"Естествознание в гуманитарном контексте"
МОСКВА, 1999

---

И.А. Акчурин
СОВРЕМЕННОЕ ПОНИМАНИЕ БЫТИЯ (ПО ХАЙДЕГГЕРУ) И ОБЪЕКТЫ ОГРОМНОЙ ИНФОРМАЦИОННОЙ ЕМКОСТИ

---

 

Основным содержанием современного этапа в развитии человечества - как в плане общественно-историческом, так и в плане научно-эпистемологическом (и опирающемся на него технологическом и медицинском) - является, по-видимому, его переход в углубленном изучении (и всестороннем овладении) от объектов обычной - традиционной информационной емкости, которые окружали человека многие тысячелетия и фактически сформировали все его (столь же часто традиционное) миропонимание, - к принципиально новым, выявленным (или созданным) только в ходе нескольких последних научно-технических революций объектам большой, а ныне - и огромной информационной емкости¹.

В основополагающих работах Клода Шеннона и Андрея Николаевича Колмогорова (и его учеников) этому последнему понятию придан совершенно четкий и однозначный - математический смысл, так что при желании (уточнить ход мыслей) можно обратиться к цитируемым в книге их оригинальным научным работам, но в настоящей статье нам более или менее хватит неких вполне интуитивных, но достаточно четких представлений о том, что электромагнитное поле, например (несущее сигналы в каждый телевизор, телефон или радиоприемник), способно аккумулировать, представить собой гораздо больше информации, чем любая книга или газета (или любой другой чисто механический носитель информации), и поверить, так сказать, "на слово", что существенно новые - квантовые объекты (электроны, "дырки" и т.п.), "работающие" в каждом транзисторе, т.е. в любом видео-плейере, обычном аудиоплейере, современном телевизоре, телефоне, транзисторном приемнике, факсе, компьютере, модеме и т.д., способны аккумулировать любой информации еще больше - гораздо больше, просто несравнимо больше, чем даже электромагнитные волны. И вот в настоящей статье мы постараемся показать, что именно это, - казалось бы и не очень важное (и даже - на первый взгляд, не столь заметное) обстоятельство является, по-видимому, самой главной причиной всех тех грандиозных социальных (и технологических) перемен, которые в наши дни происходят почти на всех континентах, и даже более остро - странах, бывших когда-то очень и очень далеко от главных истоков всех этих перемен. А все дело, скорее всего, в том, что именно эта фундаментальнейшая характеристика всякого (элементарного) объекта - его информационная емкость - определяет, так сказать, степень его связи с его другой важнейшей уже чисто "философской" характеристикой всякого объекта - его Бытием (в смысле М. Хайдеггера) и в каком-то смысле даже является степенью его реальности, действительности. Все такого рода философские (и методологические) "тонкости" нам еще предстоит исследовать и исследовать привлекая сюда даже, например, почти забытые ныне, но очень глубокие теологические соображения о возможных степенях реальности Плотина (или блаженного Августина). Но уже сейчас ясно, что именно такие новые - чисто "бытийственные" характеристики реальности, действительности объектов определяют собой всю динамику развития во времени тех новых структур, которые находятся сейчас в центре внимания наиболее интересных и важных гуманитарных научных исследований - структур пред-сознания, пред-рационального, предлогики, всего того, что со времен Э. Гуссерля и его учеников и последователей (у нас прежде всего - М. Мамардашвили²) носит достаточно широкое и расплывчатое наименование "прикладная феноменология" или - в наше время - еще более неопределенное имя "постмодернизм".

Кстати говоря, зачастую намеренно придаваемый произведениям последнего характер "коллажа" (или даже сознательного, демонстративного плагиата) связаны вовсе не с произволом и капризной прихотью авторов, а как раз - с интуитивно ощущаемой ими огромной информационной емкостью объектов, с которыми все чаще и чаще имеет дело современный человек и которые ведь, например, уже на уровне квантовых микрочастиц также могут "вести" себя одновременно и как волны и как корпускулы.

По нашему мнению, именно в этом аспекте определения самоидентификации в наши дни каждой личности, каждого человека на Земле как раз и является одним из главных этапов формирования (и экспликации) его "Да-Зайн" ("Здесь-бытия", по Хайдеггеру) - строго специфической, определяемой всеми его особенностями, индивидуальностью (и даже интимными странностями), короче говоря - структурой и взаимодействием его сознания и пред-сознания, рационального и пред-рационального, логического и пред-логического - как сказал бы здесь сам Хайдеггер, - с Открытостью Бытия. Ныне все эти очень существенные для любого из нас компоненты человеческой психики имеют в каком-то смысле гораздо большую реальность, действительность (в плане современной социологии и истории), чем вся та экономико-политическая белиберда, которую тащил в науку наш так называемый "истмат". Но, как сказал поэт: "Особенно болезненно касаться Чужих надежд, боязней и галлюцинаций".

Все эти вещи еще очень и очень мало исследованы, особенно в нашей стране, хотя именно с их помощью в той или иной степени получают вполне приемлемое - рациональное объяснение не только, например, столь популярный на Западе "Шок от будущего", так ярко и многообразно описанный в одноименной книге Э. Тоффлера (и еще "ждущий" нас на очередном витке истории), но и гораздо более существенные для динамики современных исторических процессов постепенные, но весьма фундаментальные - просто определяющие дальнейшие судьбы целых народов и континентов, хотя и подсознательные (большей частью) и столь же "алогичные", иррациональные - часто только эмоциональные - изменения устойчивых, достаточно продолжительных личностных идентификаций.

В нашей стране последнее было очень четко зафиксировано группой социологов (под руководством Ю.А. Левады) еще в самом конце так называемого застоя, когда почти все ученики нескольких больших московских школ хотели быть каждую неделю - последовательно и очень синхронно - то космонавтами, то "Штирлицами", то гардемаринами, то путешественниками - в полном соответствии с тем, что в эти недели шло на телеэкранах. Как говорили старые, еще дореволюционные врачи, это был уже весьма и весьма "грозный предвестник" для будущего духовного здоровья страны, но он, конечно же, никак не был услышан сусловско-чурбановской "властью подонков". А ведь именно динамика таких идентификаций определяет в конечном счете - через "Да-Зайн" - исторические судьбы целых государств и империй - в наши дни, на наших глазах, именно она, например (а вовсе не какие-то личные амбициозные качества тех или иных политиканов), стала причиной окончательного крушения "империи зла". И в этом смысле опирающиеся на личностную идентификацию новые факторы исторического развития (типа краха идеологий, мифологий, той же "уверенности в будущем", выхода на первый план геополитики, массовой культуры, психоанализа, "глобальной электронной деревни", пост-индустриализма, пост-модернизма и т.д.) стали сейчас просто ведущими в современном мире.

У нас, в нашей стране, первое серьезное столкновение с кризисом личностной идентификации достаточно грозно произошло, по-видимому, еще в эпоху Раскола: постепенные изменения повседневной русской жизни, которые начались, вообще говоря, еще с Андрея Курбского (и самого царя Ивана IV) и в Смутное Время, заставили многих русских людей, в том числе наших первых интеллигентов и таких блестящих публицистов как протопоп Аввакум или таких выдающихся женщин того времени его (его ученица) боярыня Морозова - из-за кажущегося нам сейчас достаточно не существенным повода - пойти на абсолютное отрицание всей новой, нарождавшейся еще только жизни, тогда часто кончавшееся, как минимум, заточением в монастырь или самосожжением (или же сожжением по приказу властей). И даже многие те, кто навсегда "ушел из мира" и уцелел в непроходимых дебрях верхнего правобережья Волги, - вернее, их следующие поколения - так и не смогли даже там уйти от всесильных и всеобщих законов "Истории духа" и испытали все трагедии кризиса идентификации несколько позже, но и не менее остро, - как это столь ярко описано Мельниковым (Печерским), а позднее - Горьким. И Петр I только ведь достаточно рационально "канализировал" все эти весьма глубокие духовные поиски "новых русских", целенаправленно (и довольно безжалостно) бросив их на создание великой русской Империи.

Эта новая идентификация "работала" более двух столетий (и дала великолепные плоды в виде того же Пушкина), но ведь уже Чацкий и Онегин, Печорин и все другие герои "Золотого века" русской литературы (Тургенева и Гончарова, Толстого и Достоевского, Чехова и Горького, Пастернака и Булгакова), весь XIX (и начало XX века) упрямо сигнализировали обществу, что личностная идентификация наиболее образованных русских людей движется снова к очередному и очень серьезному кризису. Другое дело, что глубоко, историософски, это так и не было осмыслено даже великими мыслителями религиозно-философского Ренессанса в России начала XX в. А труднейшие и сложнейшие психологические и даже историософские проблемы, со всей остротой встающие в любом обществе - и перед правящей элитой и перед самыми широкими - "народными" массами в эпоху крушения империй, ведь начал серьезно и глубоко исследовать еще в годы крушения средневекового халифата великий арабский историк Абдурахман Абу Зейд аль Хадрами ибн Халдун (1332-1406 гг.).

Будучи профессиональным исламским юристом (говоря современным газетным языком, так сказать, исламским "Шахраем" этой эпохи), он заложил самые первые концептуальные-историософские основания того понимания хода духовных процессов, которое более основательно и систематически сформулировал уже в наши дни крупнейший английский историк Арнольд Тойнби в его знаменитом 12-томном "Исследовании истории". И перевод на русский язык (и издание массовым тиражом) этого наиболее основательного (на сегодняшний день) исторического труда, по крайней мере - его сокращенного варианта, очень близкого по историософским идеям нашей концепции (исторических этапов становления личностной индентификации), очень серьезно помогли бы сейчас в стабилизации всего общественного развития России: ведь в головах многих и многих, даже серьезных политических деятелей нашей страны до сих пор нет ничего, кроме убого-бредового сталинско-сусловского истмата (или столь же бедного фактами и реальным научным содержанием его отрицания). И марксизм и даже столь сенсационный в свое время "Закат Европы" О. Шпенглера, например, уже явно не выдержали все-таки серьезного столкновения с реальной историей XX в. и сейчас постепенно, но неуклонно отправляются на ее свалку.

Избранный нами аспект связей современного философского понимания Бытия (по Хайдеггеру) и открытых математикой и естествознанием только в середине XX в. объектов огромной информационной емкости интересен также, кроме того, еще и в плане методологических принципов всякого научного исследования, в плане распространения на гуманитарные науки такого важного общенаучного регулятива как принцип единства научного знания. Именно этот принцип позволяет привлечь внимание, вывести на первый план гуманитарных научных исследований наших дней такие важные аспекты и совокупности научных фактов, которые связаны прежде всего с установлением определенных - общих с естествознанием приемов и схем их осмысления (например, особой - выделенной роли границ каких-то новых нетривиальных объектных протяженностей, новых способов "соединения" последних в некое нетривиальное целое, качества которого отнюдь не сводимы к свойствам его составляющих, выделению на этой новой совокупности каких-то новых структур, совершенно иначе группирующих, соединяющих интересующие нас объекты, и т.д.). Обо всем этом и пойдет речь ниже, но гораздо более подробно и обстоятельно.

ФИЛОСОФСКИЕ ОБОБЩЕНИЯ

Таким образом, мы приходим постепенно к очень серьезной - и очень важной для самых различных современных научных дисциплин - методологической, философской проблеме: как конкретно мы сейчас, в наши дни, должны представлять себе самую общую философскую категорию Бытия?

М. Хайдеггер еще во фрейбургских лекциях по истории философии 1939 г. дает краткий очерк ее становления и развития - со времени самой ее постановки Парменидом в классической античности. Идеи Платона, атомы Демокрита, энергии Аристотеля, влечения монад Лейбница, протяженность Декарта, объективность и предметность Канта, абсолютная идея Гегеля, "жизнь" Нищие, наконец, становление у самого Хайдеггера (определенного периода) - таковы основные - и очень конкретные - моменты концептуального формирования этой центральной категории всякого сколько-либо серьезного теоретического мышления (и играющей сейчас интуитивно в нем, укажем в скобках - только для понятности, - разумеется, роль, в чем-то аналогичную интуитивной роли категории материи в недавно "основополагающей" для нас марксистской философии).

Конечно, выдвижение в современных методологических (и чисто философских) исследованиях на первый план именно наиболее общей категории Бытия - с последующей ее какой-то специфически современной конкретизацией - связано прежде всего с нарастанием в последние годы в самых различных разделах научного знания интереса к каким-то достаточно новым унифицирующим, объединяющим все знание концепциям и идеям, которые смогут достаточно определенно выявить наиболее перспективные направления научного прогресса в ближайшие годы и конкретные пути решения таких грозных (и все обостряющихся) глобальных проблем человечества как экологические катастрофы, СПИД, ядерный терроризм, наркомания и наркомафия, энергетический кризис и т.д.

Биологические науки, например, как это ни странно, гораздо ранее даже теоретической физики стали связывать Бытие с определенными топологическими структурами (в работах одного из основателей теоретической биологии Н.Н. Рашевского).

В теоретической физике явная экспликация Бытия с помощью определенных чисто топологических инвариантов была заявлена (в качестве большой программы исследований) ведущим физиком-теоретиком современности, учеником Н. Бора (и учителем таких маститых исследователей как Р. Фейнман и создатель новой интерпретации квантовой теории Дж. Эверетт) Джоном Арчибальдом Уилером. А последний цикл его работ как раз прямо связан с развитием идей В. Гейзенберга и Н. Бора по философскому (и топологическому) анализу общей концепции квантовых измерений и наблюдений, в которой сам непосредственный акт взаимодействия измеряемого объекта и прибора включается в целую замкнутую цепочку ("гносеологический цикл Уилера") информационных преобразований, без обязательной замкнутости которой (отличия от нуля ее 1-когомологии) Бытие, существование любого объекта самого по себе просто не имеет места.

Напомним кратко реальную физическую ситуацию: ученый-экспериментатор производит определенные воздействия на исследуемые объекты, которые "выдают" ему интересующую его информацию в виде конкретных электрических, оптических, звуковых, тепловых, механических или иных ответных импульсов ("сигналов"). Восприятие последних и обсуждение их физического смысла с коллегами-теоретиками и составляет одну из "половин" дуги движения физической информации в "гносеологическом цикле" Уилера - всем известную и достаточно хорошо (и достаточно давно) исследованную философами-эмпириками (Джон Локк, французские материалисты, почти весь наш так называемый диамат).

Но для современного понимания категории Бытия объектов в физике, по мнению Дж. А. Уилера, решающее значение имеет не только эта тривиальная, по его мнению, часть общей теоретико-познавательной схемы в физике, а вскрытая впервые им другая, так сказать, существенно "кантова" "дуга" познания - самых общих, онтологических представлений об исследуемых объектах. Это - определенные предположения прежде всего о том, какой (классической или интуиционистской) логике, например, все они следуют: уже из неклассичности их логики можно вывести достаточно строго необходимость описания их только комплексно-значными волновыми функциями (так называемая теорема Штюкельберга), что в свою очередь немедленно влечет за собой необходимость введения для описания их динамики самых различных калибровочных квантованных полей. Классическая же логика исследуемых физических структур - в сочетании с очень простыми предположениями о причинных "тенях" передачи взаимодействий - почти сразу же ведет нас к группе Лоренца как единственной группе автоморфизмов таких "причинных" пространств и соответственно (при добавлении закона Кулона) - к уравнениям Максвелла для всей электромагнитной формы Бытия.

Таковы самые первые, но очень перспективные, многообещающие результаты применения топологических идей в основаниях современной теоретической физики, кстати говоря, очень во многом напоминающего, по сути дела, "герменевтические круги" современных наук общественных. И они позволяют утверждать, что в наши дни именно современная топология становится основой концептуальной модернизации - более глубокой, теоретической математизации оснований всего современного естествознания (а возможно, и наук общественных).

Серьезная философия, однако, начала продумывать эти возможности, оказывается, еще задолго до того, как они начали серьезно реализовываться в науке наших дней, в самом конце XX в. Вот как убедительно (и даже ярко, основательно) вводится совершенно новая методологическая и топологическая категория "окрестности" ("близости") в самый фундамент современной философской науки в известном, но и очень трудном (на уровне платоновского "Парменида", а без топологической интерпретации - местами просто загадочном) диалоге М. Хайдеггера о мышлении "В полях на дороге о спокойной отрешенности" "Гелассенхайт"³, написанном еще в самом конце 2-й мировой войны и наполненном новыми топологическими идеями, так сказать, "доверху", "с начала и до конца" (в диалоге участвуют: исследователь - И, образованный - О и ученый - У):

И: Что означает тогда это слово?
О: В более старой форме оно звучит "Гегнет" и подразумевает открытую даль. Удается ли из этого взять что-то для сущности того, что мы могли бы назвать окрестностью?
У: Окрестность собирает, подобно тому, как будто не произошло: каждое с каждым - и все они друг к другу в пребывании покоя, самих в себе. Рассмотрение вместе с окрестностями - это сосредоточенное собирание вместе для длительного покоя определенное время.
О: Соответственно этому окрестность сама является и далью и длительностью. Она пребывает в дали покоя. Она длится время свободного углубления в себя. Мы могли бы поэтому, принимая во внимание выделенное употребление этого слова, вместо привычного слова "окрестность" говорить также и "Гегнет".
У: "Гегнет" - это длящаяся даль, собирающая все вместе и открывающая себя так, что открытое содержится и сохраняется в ней, оставляя каждое в своем длении.
И: Насколько я могу видеть, "Гегнет" скорее уединяет, чем что-то нам противопоставляет...
О: Так что также и вещи, рассматриваемые в аспекте "Гегнет", не имеют больше характера предметов.
У: Они не только не противостоят нам больше, они вообще больше не стоят.
И: Они что - лежат, или что происходит с ними?
У: Они лежат (в определенном смысле): если мы под покоем подразумеваем то, что в разговоре выше называлось длением.

Введение новых, очень необычных (или, по крайней мере - отличных от всех, известных нам до сих пор) систем окрестностей (топологий) может, таким образом, даже на определенное время "снять" - в определенном смысле - сам "основной вопрос философии" - классическое, восходящее еще в Декарту противопоставление субъекта объекту, например, - в области современной философской, - как ее называет М. Хайдеггер, "новой фундаментальной онтологии" (включающей в себя категориальное осмысление такого важнейшего факта всего нашего Бытия как Свобода Человека). При этом удается очень точно, исторически и убедительно описать сам процесс формирования новых научных понятий ("сфокусирования" их в нечто четкое и определенное - в отличие от исходного состояния размышлений - как чего-то еще очень расплывчатого и неопределенного). Категория "Гегнет" концептуализирует, таким образом, очень сложные теоретико-познавательные процессы, протекающие в решающие моменты человеческого познания, - в моменты осознания близости друг другу вещей, до этого очень далеких:

И: Но как быть тогда с далеким и близким, внутри чего "Гегнет" делается четким или расфокусировывается, приближается и удаляется?
О: Эта близость и далекость не могут быть вне "Гегнет".
У: Поскольку "Гегнет", все противопоставляя друг другу, все приближает друг к другу и позволяет вернуться к собственному длению в аутентичности.
И: Тогда "Гегнет" само было бы сближающим и удаляющим.
О: "Гегнет" само было бы близостью далекого и далекостью близкого...
У: Ожидая, мы оставляем то, что ожидаем, открытым.
О: Почему?
У: Потому что ожидание вводит себя в Открытое...
О: В удалении далекого...
У: Вблизи которого находится дление, где оно и остается.
И: Но оставаться, - значит, возвращаться.
О: Открытое само было бы тем, что мы теоретически можем только ожидать.
И: Но Открытое само является "Гегнет"...
У: В которое, когда мы думаем, мы, ожидая, включены.
И: Мышление было бы тогда приближением к далекому⁴.

Новая методологическая категория "Гегнет" позволяет, таким образом, более глубоко и конкретно понять сущность того, что всегда представляло собой основной предмет всякой научной философии - сущность мышления. Последнее, по М. Хайдеггеру, связано прежде всего с построением все новых и новых - все более "тонких" топологий (на полной совокупности известных нам объектов), на сближении (и даже полном отождествлении иногда) в этой новой топологии - вещей и объектов, ранее казавшихся очень и очень далекими друг от друга. Напомним здесь только, например, всю многовековую историю исследований в физике электричества и магнетизма (а потом - и оптических явлений) или - в еще большей степени - весьма и весьма нетривиальное (и неожиданное даже для специалистов) отождествление воли и корпускул в квантовой теории.

Эти примеры показывают, что размышления о наиболее общем, философском понимании категории Бытия в каждую данную эпоху вовсе не являются - как полагают до сих пор даже многие ученые - слишком абстрактными и потому практически бесполезными "умствованиями", а совершенно необходимым этапом становления новых научных идей.

Конечно, это не значит, что этим должны заниматься все ученые - ведь у них просто очень различные способности в различных сферах научной специализации. Напомним, однако, здесь только роль философских исканий Галилея и Декарта, Ньютона и Фарадея, Эйнштейна и Гейзенберга в получении ими совершенно конкретных результатов непреходящего научного значения. Мы уже не говорим, что самая первая философская постановка вопроса о Бытии Парменидом в классической Греции во всей его общности почти сразу же привела человечество к совершенно конкретному научному результату - идее атомизма, - который даже такой признанный критик "философских умствований" как Ричард Фейнман признает содержащим в себе потенциально почти все наши научные познания, и даже более того - лучшей характеристикой почти всех культурных достижений человечества (если бы вдруг все оно неожиданно погибло). Демокрит и др. атомисты, в сущности говоря, уже просто "разнесли" Парменидово Бытие (и изменчивость) в "линейных размерах": первое они связали с очень маленькими, в сущности говоря, - чисто "парменидовыми" атомами, а все изменения, движение (и даже развитие) связали с самыми различными сочетаниями и перекомбинациями их друг с другом.

В наши дни, по нашему мнению, что-то аналогичное должно произойти и в области наук общественных - по мере их, начатой еще П.А. Флоренским и М. Хайдеггером, топологической теоретизации и модернизации. Ибо современное - топологическое понимание Бытия распространяется последним и на всю область наук о человеке - вот как он пишет⁵ об этом в уже цитированном диалоге:

И: ...Все же мне стало ясно другое: во взаимоотношении Я и Объекта скрывается нечто Историческое, принадлежащее сущности Истории Человека.
У: Только поскольку сущность Человека получает (окончательный) отпечаток не от Человека, а от того, что мы назвали "Гегнет" (топология) и его конкретизации, История, на которую мы обратили внимание, происходит как история "Гегнет" (топологии)... Историческое покоится в "Гегнет" и в том, что имеет место как "Гегнет", которое, посланное Судьбой навстречу Человеку, включает его (этим противопоставлением) в свою сущность.
О: Эту сущность мы, однако, едва осознаем, понимая, что в рациональности животного она еще не появляется.
И: В такой ситуации мы могли бы только ждать проявления сущности Человека.
У: В спокойной отрешенности, благодаря которой мы принадлежим "Гегнет". которое еще скрывает собственную сущность.
О: Спокойная отрешенность по отношению к "Гегнет" угадывается как искомая сущность мышления.

Здесь, благодаря топологической интерпретации, мы приходим к наиболее глубоким аспектам нашего современного понимания традиционно трудных - фундаментальных философских проблем: все самые различные способы теоретического и практического поведения (деятельности) людей в самые различные исторические эпохи оказываются, по Хайдеггеру, "сведенными" (аккумулированными, абстрагированными) к самым различным способам проведения новых границ (окрестностей - "Гегнет") на полной совокупности интересующих нас объектов. Именно в этом состоит суть первых концептуальных применений топологии в области философии (и вообще гуманитарных наук). И при всей кажущейся чрезмерной абстрактности (а иногда - и кажущейся тривиальности) такого подхода, посмотрите, какое богатейшее содержание обобщает, однако, на самом деле это новое фундаментальное методологическое понятие ("Гегнет"). Здесь перед нами - и сама сущность Человека и по-современному понятый смысл его существования (спокойное, отрешенное созерцание "Гегнет"), и нечто даже более великое, чем сам человек - то, что является более высокой формой организации Бытия, чему даже само человеческое существование служит лишь средством. Перед лицом всего этого Хайдеггер выдвигает⁶ только что-то, аналогичное современной, так сказать, "экзистенциалистской" форме стоицизма: И: Однако теперь подлинное спокойствие и отрешенность состоит в том, что Человек в своей сущности принадлежит "Гегнет" (топологии), т.е. оставлен в ней.

О: Не случайно, а - как это мы должны сказать, - с самого начала.
И: О предшествующем, откуда все это вышло, мы, собственно не можем мыслить...
У: Так как сущность мышления начинается там.
И: Итак: с незапамятных времен сущность Человека "оставлена" в "Гегнет".
О: Почему мы сразу же добавим: и именно благодаря самому "Гегнет".
У: Это соединяет сущность Человека с его собственным противоположным.
И: Так мы разъяснили спокойную отрешенность. Мы, однако, также, что мне тотчас пришло в голову, не предприняли попытку осмыслить, почему тогда сущность Человека связана с "Гегнет".
О: Сущность Человека, очевидно, потому оставлена в "Гегнет", что эта сущность столь существенно принадлежит "Гегнет", что последнее без человеческой сущности не могло бы существовать так, как оно существует. ...
У: Определенно - и я полагаю так: сущность Человека единственно потому оставлена в "Гегнет" и вследствие этого используется "Гегнет", что Человек сам по себе не волен изменить Истину, и она остается независимой от него. Истина может быть независимой от Сущности Человека только потому, что Сущность Человека, как спокойное созерцание "Гегнет", используется "Гегнет" в противопоставлении и для сохранения условий (своего бытия). Независимость Истины от людей представляется, однако, явно еще одним отношением к Сущности Человека - отношением, которое имеет основанием противопоставление Сущности Человека в "Гегнет".

 

ДАЛЬНЕЙШИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ

Не надо думать, что все эти довольно возвышенно (а иногда - и совсем загадочно) звучащие утонченные формулировки великого философа остались лишь пустыми словами (или забытыми текстами никем не читаемых книг). Нет. Именно они стали духовным истоком той очень радикальной (и очень массовой) смены личностной идентификации всего народа, которая произошла в Германии после 2-й мировой войны.

Конечно, не каждый немец читал Хайдеггера. Но его читал (и многие-многие часы продумывал) каждый немецкий писатель - будь то Гюнтер Грасс, например, или Генрих Белль (и многие многие другие), - кто брался в эти годы за перо, чтобы помочь своим соотечественникам выбраться из той пропасти духовной катастрофы (тоталитарно-фашистской идентификации личности), в которую толкнул почти всю Германию Гитлер.

Мы уже не говорим о кино, телевидении, печати и средствах массовой информации вообще. Без экзистенциализма того или иного уровня (хотя это слово сам Хайдеггер очень не любил) их просто нельзя сейчас и представить - и не только в Германии. Что же касается наук естественных, то в отношении теоретической физики (и теоретической биологии) предсказания великого немецкого мыслителя - о глубочайшей и конкретнейшей связи современного понимания Бытия со всем многообразием топологических концепций - оправдались в наши дни даже слишком: почти все сколько-либо интересные, основополагающие работы в этих научных дисциплинах очень часто используют сейчас просто глубочайшие топологические конструкции - до такой степени глубокие, что доступны стали, по существу, только очень серьезным - "теоретическим" математикам (масштаба президента Королевского общества Англии и философского лауреата М. Атьи или наших - Ю.И. Манина или, также Филдсовского лауреата С.П. Новикова).

Здесь мы вынуждены поэтому сделать довольно мрачный, к сожалению, прогноз в отношении, по крайней мере, математизации (а значит, - и более глубокой теоретизации) всего современного комплекса наук о человеке - всех наук гуманитарных и общественных. Ибо ведь ныне уже вся совокупность современных и именно "работающих" философских категорий с самого начала участвует даже в первоначальном осмыслении (и уже потом - в многократном продумывании) методологических оснований правильного понимания, а затем - и решения тех серьезных, а иногда - и критически важных сейчас (для всех нас) проблем, которые ставит перед человечеством новейшее развитие Истории. Можно привести совершенно классический пример того, как неправильное (примитивное достаточно) решение еще в XIX в. чисто философской, - казалось бы весьма и весьма абстрактной проблемы, привело уже в XX в., конечно же, в сочетании с другими факторами к гибели (и безмерным страданиям) многих и многих миллионов людей.

Это достаточно убедительно показал нам сам М. Хайдеггер на примере философской категории Свободы еще в 1934 г. - в совершенно блестящих лекциях о Фихте (в своем многолетнем курсе истории философии, который он читал перед 2-й мировой войной (и во время нее) во Фрейбургском университете. Они (лекции о Фихте) составляют сейчас 31-й том его Полного Собрания Сочинений). Великий Гегель, как известно, слишком упрощенно (даже для своего времени) ответил на попытки Фихте более глубоко и многосторонне осмыслить, понять, в чем состоит самая глубокая - философская сущность человеческой Свободы: последняя есть, по Гегелю, всего лишь осознанная необходимость. Это понимание позднее было совершенно некритически повторено и многократно воспроизведено марксизмом, а в ленинизме уже очень скоро стало "убивающим на месте" теоретическим оправданием всех мерзостей сталинизма. Таким образом, принципиально неправильное решение (еще в прошлом веке!) очень трудной философской, категориальной проблемы стало уже в наши дни, будучи бездумно повторенным и десятки раз бездарно откомментированным, стало постыдным оправданием и жертв сталинской коллективизации и процессов 1937 г.

Кстати, то новое, более глубокое понимание Свободы, которое сам М. Хайдеггер предложил в итоге своих многолетних, основательных и трудных размышлений - в рамках все той же "новой фундаментальной онтологии", - формулируется тоже "почти в топологических терминах", но в переводе на русский с немецкого звучит, к сожалению, достаточно тяжеловесно (поскольку в русском языке три родительных падежа подряд являются почти для всех уже пределом сколько-либо рационального понимания). А. Хайдеггер использует в данном случае подряд даже четыре родительных: Свобода, по его мнению, - это Условие Возможности Открытости Бытия.

Конечно, очень многим все это может показаться абсолютно не актуальным сейчас, - слишком оторванным от реальных современных проблем, чисто философским "мудрствованием". Однако на самом деле, по-моему, только такое понимание Свободы не только может оградить нас впредь от всех и всяческих теоретических ошибок типа имевших место в философии марксизма (уже не говоря серьезно о ленинизме или - тем более - сталинизме), но и получить более или менее удовлетворительные для нас сейчас ответы на вопросы старой теологической дисциплины - теодицеи - объяснения существования Зла в Мире.

Эта проблема ныне снова стала далеко не тривиальной почти для всех нас, поскольку, по-видимому, только ее сколько-либо серьезное, научное решение еще иногда и может восстановить в определенной степени какие-то очень важные факторы психологического равновесия человека и тем самым дать, по-видимому, хотя бы некоторое эмоциональное удовлетворение (и успокоение) в отношении очень трудных для всякого человека и слишком частых ныне размышлений о не всегда праведных поступках в прошлом, о муках совести и т.п.

Зло в Мире действительно появляется слишком часто именно по причине Свободы Человека, но без этой свободы Мир, к сожалению, был бы существенно не полон и более того - просто остановлен в своем дальнейшем развитии - без нее, как это было показано в предыдущем разделе (в цитатах их Хайдеггера) никак не было бы возможно само появление более высоких форм организации Бытия, чем Человек (того же самого Исторического Процесса, например, или прогресса Познания - как особых, систематических форм построения - с помощью Человека - все новых и все более "тонких" и специфических окрестностей - "Гегнет" на таких новых совокупностях объектов, которые обязательно включают в себя как естественные, существовавшие и без человека предметы, так и объекты, существенно новые, до него в Природе никогда не возникавшие и созданные им именно и только свободно).

От Зла как философской категории, которая, к сожалению, сколько-либо основательно разработана до сих пор только религиозными философами (и очень мало упоминается даже Хайдеггером), можно перейти и к другой философской категории, вызывающей столь же яростные философские дискуссии, - к категории Любви. Ей вообще очень не повезло в марксизме: в этом можно видеть подспудные, подсознательные проявления того, какую важную, просто решающую роль на самом деле играет в нем (и особенно в ленинизме и сталинизме) концентрировавшаяся десятилетиями наиболее жгучая в мире ненависть к любому "отступлению", а тем более - врагам "единственно правильного учения". Марксиста (типа В.И. Ленина (и тем более - Сталина)) просто даже представить себе нельзя разрабатывающим подобную - почти богословскую (на самом деле) категорию. От этой вышедшей из-под всякого контроля Злобы и погиб, в конечном счете, коммунизм сам.

Совершенно ясно, однако, что и в более малом масштабе конкретное решение многих и многих этических проблем современной экологии, а тем более - "генной инженерии" (биотехнологии) и хирургии пересадки органов все более и более будет зависеть в будущем от возможно более точной и строгой, научной экспликации (не исключено даже прямо-таки на уровне современных - в идеале - математических понятий) этой - очень старой и очень важной (для всех гуманитарных наук) философской (и теологической) категории. То, что писали о ней когда-то Платон и блаженный Августин (или даже в более недавние времена доктор Фрейд или, скажем, наш Василий Розанов), оказывается очень часто слишком уж расплывчатым и неопределенным, слишком нечетким, несфокусированным для сколько-либо убедительного решения многих совершенно конкретных проблем современной медицины (права на достойную смерть при раке или остановку родственниками медико-технических систем искусственного дыхания или кровообращения, например, в случае катастроф или безнадежных заболеваний).

Конечно, здесь надо с самого начала абсолютно четко и однозначно сказать, что философия в этой ситуации совершенно определенно перестает быть наукой и как бы возвращается к такому своему состоянию, в котором она была еще задолго до создания каких-либо наук - еще во времена, скажем, Парменида или Сократа (как минимум). А наша философия в этом плане оказывается здесь в особенно трудном, просто тяжелом положении: ведь она всегда считала себя прежде всего научной философией, а иногда даже и больше того - "единственно правильной" философией современной науки.

Однако в подобного рода ситуациях чаще всего нам нужен ведь не "единственно правильный ответ" (решение какой-то очень трудной моральной проблемы), а более или менее убедительные (и точные) аргументы, отвечающие на какие-то наши внутренние эмоциональные состояния (и устремления), которые даже не поддаются иногда сколько-либо определенной или однозначной формулировке. Тем самым мы оказываемся в состоянии придать на этом пути - в каком-то таком понимании - достаточно четкий и однозначный смысл и совсем старым, еще восторженным очень идеям Платона - об обязательном соединении в любви любящих сторон в некое совершенно новое целое, и более поздним, клиническим уже наблюдениям доктора Фрейда о том, что в моменты высшего (и наиболее здорового) любовного экстаза психологически происходит как бы мгновенное исчезновение всех границ, разделяющих субъект и объект (его влечения), и более старым наблюдениям многих психологов, что в высшие моменты творчества ни математик, например, ни композитор никогда не могут точно сказать, где находится столь желанный для них объект творчества - "внутри" их психического мира или полностью "во вне" него.

С помощью введенных недавно (в теории топосов) великим математиком современности А. Гротендиком обобщенных (так называемых накрывающих) топологий мы надеемся даже придать достаточно рациональный, почти математический убедительный смысл всем этим идеям, а также еще и словам великого А. Бергсона о том, что когда астроном экспериментально, с помощью телескопа изучает далекие звезды (и галактики), он, в сущности, как бы "касается", в некотором смысле, их "своими руками" (или более поздней идее Ж.-П. Сартра о том, что сталевар также прямо "своими руками" формирует совершенно новые, никогда раньше не существовавшие во Вселенной материальные объекты из горячей - расплавленной стали). Или еще более старым идеям многих и многих хороших врачей о том, что для очень больного человека даже порез пальца - в каком то смысле, это и "порез сердца" одновременно.

Таким образом, экспликация (с помощью, в том числе и понятий современной топологии) таких фундаментально важных для всех (и любых) наук о человеке философских (и теологических) категорий как Свобода, - как мы говорили выше, уже осуществленная М. Хайдеггером еще в 1934 г. в лекциях по философии Свободы Фихте, или Любовь - начатая П.А. Флоренским в первые десятилетия XX в. в неопубликованных до сих пор разделах большой рукописи "У водоразделов знания", конечно же, делает важный и серьезный шаг в решении очень глубоких философских проблем, поставленных еще Гегелем и Гуссерлем.

 

* * *

В заключение мы хотели бы обратить внимание на то, что все такого рода казалось бы очень абстрактные теоретические построения великого философа имеют в последние годы некую странную тенденцию реализовываться на самом деле - и притом довольно неожиданным и даже страшноватым, жутким образом.

Так, еще в самом начале 30-х годов нашего века великий математик Давид Гильберт ходил (после лекции Хайдеггера) по Гейдельбергу и пугал всех его довольно загадочно и тревожно звучавшей тогда фразой: "Дас Нихтс нихтет Нихтунг" ("Ничто ничтожит ничтожество"). Но вскоре в Германии, к сожалению, пришел к власти Гитлер, и все очень скоро поняли глубочайший смысл этого мрачного, хотя и почти поэтического - по своей неопределенности - предсказания.

В наши дни всякий человек, читавший последнюю - посмертную, к сожалению, книгу Хайдеггера "Событие" ("Эрайгнис") (том 65, 1989 г., его "Гезамтаусгабе" - Полного Собрания Сочинений), не может отделаться от впечатления, что в ней, в сущности говоря, предсказан весь наш Чернобыль, причем - во многих очень и очень конкретных деталях: всеобщее господство "манипулируемых манипуляторов" (типа того же Щербицкого), событие, которое в таком масштабе никто не ожидал и имеющее смысл скорее массированного эмоционального удара, само по себе "молчащее", но меняющее, тем не менее, весь ход дальнейшей Истории, - как сказал бы Хайдеггер, из-за полного изменения им всей нашей Констелляции Событий Посылающей Судьбой. Конечно, тогда, когда эта книга была опубликована, все это звучало достаточно загадочно, особенно учитывая то, что "Эрайгнис" Хайдеггер считал абсолютно непереводимым с немецкого - подобно тому, как непереводим "логос" с греческого или "дао" - с китайского. Но теперь, в наши дни, ведь любая сколько-либо серьезная коммунистическая идеология стала наконец-то, после Чернобыля, просто уже по-человечески невозможной...

 

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Акчурин И.А. Единство естественнонаучного знания. М., 1974. С. 44 и далее.
² Мамардашвили М.К.. Классический и неклассический идеал рациональности. Тбилиси, 1984.
³ Heidegger М. Zur Erorterung der Gelassenheit // Heidegger М. Gesamtausgabe, Frankfurt am Main, 1983, В. 13. S. 47.
⁴ Heidegger М. Ор. cit. S. 69-70.
⁵ Ibid. S. 61,62.
⁶ Ор. cit. S. 66-67. 68.