ЛОГОS, 2'1999


В. Подорога
СЛОВАРЬ АНАЛИТИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ

 

[Антропология тела]

Одна из дисциплин, входящая в общее направление социальной и культурной антропологии. Основные принципы выделения антропологии тела в отдельную антропологическую дисциплину следующие. Человеческое общество - не искусственное понятие, созданное разумом, но "система активных сил" (Э.Дюркгейм), социобиологический и культурный феномен, результат эволюционного процесса. Человеческое тело включено в производство многих сложнейших социокультурных и познавательных функций и является частью социальной жизни. Картезианский принцип механического разделения сознания ("души") и тела потерял действенность как инструмент антропологического познания. В том смысле, в каком, например, физиология движения Н.Бернштейна, кинезика Р.Л. Бердвистеля и проксимика Е.Т.Халла представляют собой микроскопический анализ человеческого движения в зависимости от чисто физиологических или культурных детерминации, демография и популяционная генетика соотносятся с моделями поведения больших групп и относятся к области макроскопического анализа. Антропология тела как дисциплина обретает свой объект исследования на пересечении этих двух дополняющих друг друга типов анализа (см.: Антропология тела, The anthropology of Body, ed. J. Blacking, 1977). Все телесные функции - состояния, виды движений, ритмы, порядок чувствований и ощущений - неотторжимы от социальной жизни, т.е. от полной включенности человеческого тела ("организма") не только в самое элементарное движение, но и в разнообразные формы пространственно-временных, психосоматических, перцептивных, коммуникативных, символических и познавательных процессов. Антропология тела занимается исследованием всех областей социальной жизни (предельно широко понимаемой), где так или иначе проявляются значимые функции тела (т.е. влияющие или подчас определяющие развитие того или иного социокультурного процесса, феномена или поведения).

Литература

The anthropology of Body (ed. J. Blacking). Academic Press, London-N.Y.San Francisco, 1977.


[Тело без органов, corps sans organes]

Впервые термин появляется у французского поэта А.Арто, близкого к сюрреализму и группе Дала, развивавшего идеи нового театра, "театра жестокости". Идея театра жестокости солидарна с мифом о достижении пределов сценического выражения страсти; человеческое тело (актерское, прежде всего) должно выражать себя в движениях, которые не были бы предопределены организацией органов, были бы не органичными и органоподобными, а творимыми. Наши тела - это организмы, а не тела.

"Тело есть тело, оно одно, ему нет нужды в органах, тело не организм, организмы - враги тела, все, что мы делаем, происходит само по себе, без помощи какого-либо органа, всякий орган - паразит..." Как одолеть "организмы" и освободить сокрытые и подавленные в них силы жизни? Возможно ли освобождение реальности жизни от тел-организмов, возможно ли то, что Арто называл развоплощением реальности, decorporisation de realite? Может ли быть новый современный театр местом развоплощения угнетаемых и подавленных тел жизни?

Определение. Тело-без-органов является, прежде всего, аналогом тел движения: протоплазматическая субстанция (В.Райх, С.Эйзенштейн), космическая плоть (Д.Лоуренс), гротескная телесность (М.Бахтин), танцующее тело (Ф.Ницше, П. Валери), тело эвритмическое или эфирное (Р.Штейнер, А. Белый, М.Чехов). Сильная эмоциогенная ситуация, шок или подъем чувств создают движение, которое направляется "против организма" и нашего Я-чувства (чувства психосоматической и осознаваемой идентичности). "Сильная эмоциогенная ситуация является, если можно так выразиться, агрессией против организма. Мобилизация энергетических ресурсов организма в этом случае столь велика, что исключает возможность их использования в адаптивно-приспособительных реакциях; возбуждение приводит к "биологическому травматизму", характеризующемуся, в частности, нарушением функционирования органов, иннервируемых симпатической и парасимпатической системой" (П.Фресс, Ж. Пиаже). В сущности, этот вид тела - тело-без-органов - может быть приравнен к "первичной материи" Становления, энергии (таковы тела "чистой страсти": тела экстатические, сомнамбулические, шизо-тела, тела световые, ритмические (танцующие), сновидные, истерические, садистские или мазохистские и т.п.). Его "субъективным" аналогом является состояние, которое испытывает танцор, достигший в движении чувства ритмической полноты собственного тела (то, что Р.Арнхейм назвал "кинестетической амебой").

Принцип картографии. Понятие тела-без-органов вводится в современную философскую мысль Ж.Делезом и Ф.Гваттари в таких работах, как "Анти-Эдип. Капитализм и шизофрения" (Anti-OEdipe,1972), "Кафка" (Kafka. Pour une litterature mineure, 1975), "Ризома" (Rhizome, 1976), "Тысяча поверхностей" (Mille plateaux, 1980). Тело-без-органов - не это или другое тело, немое тело, но и не тело-объект; если оно и существует, то по другую сторону от общепринятого представления о телесной реальности. Нельзя говорить о его органах, анатомии, использовать по отношению к нему выражение "образ тела". Тело-без-органов - вне собственного образа и телесной схемы (пространственно-временных и топологических координат), вне анатомии и психосоматического единства, вне собственных органов. Д. и Г. мыслят понятие тела-без-органов в границах спинозистской стратегии и относят его к имманентному плану Природы. Это понятие скорее экологическое. Не случайно Д. и Г. определяют его как ризому. Необходимо исследовать тело-без-органов с позиции географии и картографии, но не с точки зрения памяти, истории или эволюционной биологии (генеалогии). Введение техники картографического описания преобразует первоначальные наброски понятия тела-без-органов, которые мы находим в известных текстах А.Арто: оно теряет антропоморфный характер репрезентации, становится "нечеловеческим", т.е. безразличным к определению через род, вид или субстанциональную форму. Судьба живого тела более несоотносима даже с его "воображаемой" анатомией (контрфрейдовский вывод). Не тело (или организм), а картография тел. Тело-без-органов размещается в поле действия интенсивных величин, или аффектов, которые, в свою очередь зависят от поля действия величин экстенсивных. Трудности в понимании вводимого понятия обусловливаются еще и тем, что Д. и Г. часто наделяют его характеристиками и "качествами", которые сами нуждаются в пояснении, поскольку относятся к философскому словарю средневековой мысли (Дунс Скот). Два плана существования тела-без-органов: план имманенции и план консистенции. В одном случае, когда обсуждается план имманенции, мы говорим о "широте", latitude, или, точнее, о форме широты интенсивного существования тела, ибо тело живет посредством интенсивных состояний, аффектов, в них оно проявляется (тело может быть только аффектированным или аффектирующим). Под формой широты следует понимать длительность интенсивности (понижение/повышение), которая, изменяясь по степени, не утрачивает своей формы. Когда обсуждают план консистенции, то говорят о долготе, longitudo, или форме долготы так, как если бы говорили о степенях плотности той или иной материальной формы, и поэтому здесь важны спинозистские различия тел по их медленности и быстроте, покою и движению, и не столько отдельных тел, сколько самих "элементов", "частей", "органов", "атомов" любых материальных или "живых" тел. Один план действует в другом. Быстрота и медленность - экстенсивные по своей природе - указывают не только на видимую быстроту и медленность тел, они не имеют ничего общего с видимыми проявлениями быстроты и медленности с позиции неподвижного наблюдателя; их экстенсивность определяется интенсивностью, степенями интенсивности, - тем, что Д. и Г. называют "не-оформленными элементами материи". Определенному качеству, степени интенсивности соответствует определенное экстенсивное движение элементов: то быстрое, то медленное, то мгновенное, сверхбыстрое, то сверхмедленное. Индивидуальная форма тела распадается на эти конфигурации (планы) широты и долготы, интенсивные экстенсивы и экстенсивные интенсивы, и не нуждается в поддержке со стороны субстанциональных форм и их функций, со стороны субъектов, видов, родов. Неуместно и представление о теле-без-органов как об имеющем "место" во времени и пространстве. Тело-без-органов "промежуточно", потому что оно абстрактно, ибо не является ни проекцией, ни калькой, но принципом сцепления в одной уникальной карте гетерогенных и всегда микроскопических элементов ("частичных объектов") становящейся "материи".

Д. и Г. в своих работах практикуют составление такого рода микроскопических карт для любых сложных социальных объектов: для семьи, бессознательного, живописного или литературного произведения, политики или экономики. См., например: Ф. Гваттари. Шизоаналитические картографии (F.Guattari. Cartographies schizoanalitiques, 1989). Тело-без-органов - это карта, и естественно, как и всякая карта, она несет с собой некоторые принципы организации, которые также нужно объяснять. В противном случае, т.е. в силу недостаточности "объяснений", приходится принимать понятие "тела-без-органов" за метафору и, что еще более запутывает, видеть в нем некий новый, метафизический образ "тела Бога".

Литература

Б.Спиноза. Избранные произведения в двух томах. М., "Политическая литература", 1957; Ф.Ницше. Сочинения в двух томах. М., "Мысль", 1990; С.М.Эйзенштейн. Неравнодушная природа. - С.М.Эйзенштейн. Избранные произведения в шести томах. Том 3. М.. 1964; Антонен Арто. Театр и его двойник. М., "Мартис", 1993; В.Райх. Функция оргазма. Основные сексуально-экономические проблемы биологической энергии. "Университетская книга", "ACT", СПб.-М.; П.Фресс, Ж.Пиаже. Экспериментальная психология. М., "Прогресс", 1975; Ж.Делез. Логика смысла. Мишель Фуко. Thcatrum Philosophicum. М.-Екатеринбург. "Раритет/Деловая книга", 1998; его же: Что такое философия?, СПб., 1998. G. Deleuze, F. Guattari.Anti-Oedipe. P., 1973; G. Deleuze, F. Guattari. Mille Plateux. P., 1980; G. Deleuze. Francis Bacon: logique de la sensation (2 vol.), P., 1981; G. Deleuze. F. Guattari. Kafka. P., 1975.


[Картография тела]

В древних и примитивных культурах нет слова, которое бы обозначало тело как таковое. И это объяснимо, ибо человек не был в состоянии выделить себя из окружающей социально-природной и божественной среды. Так, в древних ведийских гимнах отчетливо выделяются два способа представления (собирания) человеческого тела: со-положение и рас-положение его частей, органов и отдельных функций, Membra disjecta. Со-полагаемое и рас-полагаемое находят свое единство в третьем, - в описании (собирании). Древнейшая форма репрезентации человеческого тела - эпическая (или метонимическая). Глаза, кровеносная система, дыхание, лоб, уши, губы, затылок, нос, глаза, руки, торс, ноги находятся между собой и внешним миром в тесной функциональной и смысловой связи, со-полагаются друг с другом и располагаются друг в друге: форма человеческого тела преддана человеку богами. Каждая часть тела имеет собственный магический знак. Этот знак - неуничтожимая часть всепроникающего мирового единства. Человеческое тело распадается и возрождается в игре знаков. Магический знак "совмещает" части человеческого тела с соответствующими фрагментами окружающего природного мира. Первое и высшее среди всех тел, тело-образец, тело Бога. Никто не имеет власти над ним и никому оно не принадлежит. Тело Бога - это макрокосм; тело человека - это микрокосм. Магические анатомии человеческого тела, представленные в эпических текстах древнейших культур, являются совмещенными проекциями микро-и-макрокосма. Однако древние образы тела, не собранны, т.е. не центрированы по "духу", "сознанию" или "единству Я", все его органы и части включены в игру проекций и соотнесены с единым планом Космоса. Есть тела Богов, но человеческое тело не имеет права на существование. "Тело человеческое" - относительно поздний продукт культуры, и его явление совпадает с развитием чувства "конечности", смертности человеческого существа. Между субъектом, переживающим присутствие в собственном теле, и его физическим телом размещается смерть. Первые образы тела - сома, например, - скорее относились к мертвому телу, трупу, нежели к живому, тело появилось из собственной смерти. Тело "Человека" собирается из тела "Бога". Четыре вида образов тел в античном пантеоне: тела богов (полубогов), героев, чудовищ и смертных. Одни тела перемещаются по поверхности земли, другие движутся только вертикально (возносятся, исчезают и являются), иные как Геракл "плутают" между пределами высшего и низшего царств, третьи скрыты в глубинах земли. В античной мифографии существует только два предельных телесных образа: "тело-образец" и "тело-копия": "... божество выбирает себя видимым скорее в форме тела вообще, чем своего тела" (Ж.-П. Вернан). Смертное тело недостаточно и слишком уязвимо: во-первых, потому, что не является самодвижущимся, не распоряжается собственным движением; оно движется тогда, когда боги решают привести его в движение. Для того, чтобы осуществить акт значимого движения, необходим бог. Античные бога - это сгустки психической энергии или силы. Все жизненно важные человеческие функции соотнесенены с богами. Все зависит и определяется богами, в том числе боль и удовольствие. Гипотеза Джейнса о шизофренической "расщепленности" античного миросозерцания. Без этой гипотезы, как он считает, невозможно было бы объяснить поведение людей и богов в гомеровском эпосе "Одиссеи" и "Илиады". На самом деле боги - это голоса-команды, которыми одна часть античного сознания управляет другой, активная ? пассивной, "душа" ? "телом", ибо они никак между собой не сообщаются иначе. Каждое тело повинуется "тайным" голосам, которые и обожествляются.

Переход от средневековых к возрожденческим анатомическим и географическим картам, представляющим в завершенных графических образах правила образования "микро-и-макрокосмоса": взаимосвязь каждого органа и части тела, отдельного телесного фрагмента с внешним (миром). Внешнее повторяет себя во внутреннем, а то находится в точной корреляции с внешним. Карта Неба, карта Тела, карта Земли совпадают при наложении. Оккультные и мистические анатомии тела, - "алхимического человека", "зодиакального", "астрологического", уходящие в глубокую древность. Единый великий организм микро-макрокосма. Древний религиозный опыт и, прежде всего христианские аскетические техники тела подготовили картезианский антропологический переворот. Разработали правила повседневного надзора за телом, настолько тщательного, что говорить о телесном эго можно начиная с этой раннехристианской борьбы с телесными страстями и вожделениями, помыслами, которую вели первые анахореты-пустынники. Разработка плана очищения "греховной плоти" привела к становлению и развитию глубинной техники телесного самопознания. Посредством аскетическо-стоической практики сформировалась возможность появления (позднее) картезианского cogito С другой стороны, рождающийся медицинский взгляд нарушает освященное религиозным чувством, единство "души и тела". Первая анатомия, Anatomia del corpo humano появляется в 1560 году, анатомические каноны Леонардо да Винчи и "фабрика" Везалия еще ранее. Человеческое тело постепенно теряет свою неприкосновенность, тайну и становится мертвым остатком человеческого, трупом; первые вскрытия переводят его в класс медицинских объектов. Из этого медицинского взгляда на тело как тело-труп, тело-механизм и появляется учение Декарта о двух субстанциях (дух и тело). Так тело отчуждается о плоти, души и духа. Европейский рационализм втечении ряда веков рассматривает телесный опыт только с точки зрения "механицистской" модели. Для него чужды первоначальные, "дикие" карты микро-макрокосмического единства. Вся телесная плотность мировых отношений, являемость и представимость тела сводиться к ясному и "точному" анатомическому рисунку, технической схеме, чертежу. Картезианское эго высвобождается для конституирования мира по законам разума, оно становится единственным условием суверенности.

Образ тела. В русской традиционной этимологии человеческое тело сводимо не к собственно телесному образу, а к целостности, тело, это то, что цело, цельное, законченное, завершенное, это то, что имеет завершенную и целостную форму (П.А.Флоренский). При определении границ образа тела необходимо учитывать то, что феноменальное тело не понимается как нечто данное, материальное и ограниченное (во времени и пространстве) как объект или "вещь", но как представление (т.е. тело предстает всегда в виде образа, знака или порядка феноменов). Тело мнится, а это значит, что в определение тела входит способ его представления. Тело - множественный феномен, множество. Есть многие тела, но нет одного тела. Иначе говоря, нет одного образа тела, а есть всегда определенный порядок телесных образов. Условия и способы их взаимодействия определяют их соподчиненность друг другу, представление одного через другого, слияние и исчезновение. Каждый телесный образ имеет свои границы представления, но эти границы открытые. Иначе говоря, никакой образ тела не может обладать непроницаемостью и иметь самостоятельное значение. И, тем не менее, мы говорим о границах образов. Граница образа относится к способу его представления. Образ тела артикулируется через порядок границ, порогов и дистанций. Границу образа мы понимаем как то, что отделяет и препятствует произвольному соединению образов; порог - ослабленная граница, или то, что преодолевается, т.е. пространственный эквивалент момента перехода от одного телесного образа к другому, но этот переход всегда борьба и уступка: никакой из образов не может сохранить свое прежнее значение при переходе в другую систему образов; дистанция - это уже регулируемое и точно определенное расстояние (временное или пространственное) между образами. Мы выделяем три базовых ограничения телесного образа: отношение к Себе (собственному телу), к телу Другого и телам Природы. В сущности, каждое создает горизонт для появления определенного порядка феноменальных тел. Естественно, что в одном феноменальном горизонте появляются только "эти" или "те" тела, а не "другие". Но раз собственное тело можно определить как самый близкий, ближайший из ближайших образов, которыми наполнен живой мир вокруг нас, то и отношение к Себе (собственному телу) может быть признано первоначальным, ориентирующим по отношению ко всем иным феноменальным и материальным горизонтам.

Что такое образ тела? Образы тела, как и любые образы, определяются из экономии желания, не полезности, инструментальности или телеологии; образы не функциональны, не орудийны, а уникальны, и единственны, сохраняют смысл в индивидуальном восприятии, воображении, "историях жизни", воспоминаниях, маниях и фобиях, и не могут быть замещены "объективными представлениями". Парадоксальность образа тела - в том, что он законченно целостен в акте переживания, но частичен, фрагментарен в акте воплощения, актуализации. Целостность образа достигается за счет непризнания, даже отрицания факта границ телесной реальности. Телесная схема - это единая психофизиологическая форма внешнего представления тела, в которой целое господствует над своими частями. Тело как орудие, оболочка, "форма души". В телесную схему включаются: анатомическая карта (костяк, внешний покров и вид тела), ощущения внутренних и поверхностных раздражений, чувство тяжести, равновесия, пространственно-временные ориентации переживания внутренних состояний, мускульные напряжения и т.п. Телесная схема - не только карта, но экран, на который проецируются желания (качество пассивности), зеркало, которое отражает, представляет, искажает и возвращает (качество активной пассивности). Телесная схема относится к порядку живого тела, его психодинамической активности. В сущности, телесная схема - тоже образ, но координируемый с реальностью физического мира, т.е. является внешним образом тела. Образ тела является внутренним, он трансгрессивен по природе, ибо определяется не реальными, а желаемыми или воображаемыми возможностями телесного переживания, отрицающего принцип реальности (З.Фрейд). Действие желания преобразует телесную схему в образ тела, но никогда ее не отменяет. Каждому образу тела присуща "своя" экономия желания. Взаимодействие телесной схемы и образа тела дает отправную точку в анализе образа "моего тела", т.е. неотделимого от телесного "я-чувства", или, выражаясь в духе лакановского психоанализа, от пред-рефлексивной формации эго. Нет никаких иных образов тела, которые могли бы существовать без предиката "мое" ("мое тело" и есть образ тела, Imago). Экономия желания возникает на стадии первоначального взаимодействия телесной схемы и образа тела. Различие между тем, что "я могу" и тем, что "я желаю"; "мочь" экономизирует "желать". Телесная схема является экономизирующей структурой для желания и той системы образов, в которых желание пытается себя актуализовать.
Принцип картирования. Нулевая ось тела. Перед нами констелляция тел. Два эллипса: внешний включает в себя только так называемые объектные образы тела, тела-объекты; внутренний - это область существования тел воображаемых и тел-состояний. Эти эллипсы - чисто условные обозначения, они необходимы для более простого и привычного видения всей совокупности телесных образов, образующих область существования отображенной реальности "живого тела"...

Сообщение и взаимодействие двух областей, которое мы разнесли по горизонтальной и вертикальной оси, может быть описано только с учетом "места" их пересечения. Изначальное осевое положение означает не-место, пустое или нулевую степень положение человеческого тела в мире. Это место никаким телом не может быть занято, но непрерывно занимается. Место транзитивное, переходное, исток феноменальности. Почему? Обычно выдвигают ряд аргументов феноменологического плана. Если все, что наблюдается в окружающем нас мире (включая и нас самих) есть лишь движение образов-представлений, то не является ли тело одним из образов? Если это так, то тело в качестве представления или образа ничем не отличается от других представлений-образов. Представление тела есть внешний образ, его переживание - внутренний. Причем первое есть возможность его последующей объективации, а второе - возможность достижения безобразных состояний. В качестве объектов существуют другие тела, а не мое собственное тело. Телесное эго - сложная оптическая проекция этого внутреннего конституирующего различия, которое "бытийно", биоморфно-топологически заложена в человеческом существе.

В графическую основу положено модель порога-потока. Не органическая модель (прорастание), вертикально-гравитационная, человек-растение ("мировое дерево"). Не феноменологическая стратография тела: когда тело представляется в качестве тектонической модели, определяемая наложением стратов (слоев) чувственности, особым местом тяжести и равновесия, архитектоническим, скульптурно-пластическим идеалом. Э.Гуссерль выделял в процедуре конституирования телесного единства (Leib-Korper) четыре основных страта: тело как материальный объект, res extenca; тело как живой организм, "плоть"; тело как выражение и смысл; тело как объект культуры. Наложение страта на страт возможно лишь в случае признания за "живым телом" (Leib) первоначального, до-объектного слоя человеческой чувственности, фундирующий страт. Стратологическая, или тектоническая модель тела указывает на понимание тела с точки зрения его вертикального самостояния, следовательно, его тяжести. Представление о теле связывается с переживанием его тяжести-легкости.

Пункт перехода, очаг взрывного импульса, то, что Бергсон называет жизненным порывом, elan vitale. "С нашей точки зрения, жизнь в целом является как бы одной волной, которая распространяется от центра и почти на всей окружности останавливается и превращается в колебание на месте: лишь в одной точке препятствие было побеждено, импульс прошел свободно. Этой свободой и отмечена человеческая форма". На нашей карте это место "прорыва" виталистического потока и занимает нулевая ось тела, там импульс проходит свободно, ибо жизненная энергия растекается по сплетенным между собой нитям телесных образов-состояний. И еще не блокируется в объектном поле внешних, орудийно-технических образах тела.

На переходе от одного порядка образов в другому и фиксируется предел, ибо каждый из фундаментальных образов тела относим или к реальности (внешнего) наблюдения или к реальности (внутреннего) переживания. В зависимости от выбранной стратегии истолкования телесного опыта и устанавливается принцип картирования.

В античной мифографии тела это место отводилось андрогину (Платон). На горизонтальной оси взаимодействий располагаются "тело мое" и "тело другого", по краям - "тело-орудие" и "тело мертвое". Их отношение друг к другу определяется конфликтом между "моим" и "другим", и всеми теми каналами коммуникации, которые открываются благодаря этому "вечному спору". Феномен тела другого претерпевает объектные превращения, основные из них: мертвое тело или тело-орудие ("господин-раб" в системе Гегеля). Смерть - это всегда смерть другого, не моя. Тело мое не может перейти в объектное поле, - там оно распадается в качестве образа; напротив, тело другого переходно, или всякое не-мое тело находится на границе между образом и реальным объектом. Раб, подчиненный, управляемый, виновный, насилуемый, приговариваемый к смерти - это всегда другой, не мы. На оси вертикальных взаимодействий, которая, как и ось горизонтальных, определяется конфликтом между телом моим и телом другого, периферию образуют иные объектные превращения: "тело-канон" (образец), и "тело-организм". Однако этот конфликт "смягчается" тем, что тело другого отражается в глубинных эволюционно-инстинктивных и мифических представляемых глубинах телесного опыта: "массовых" или "коллективных" переживаниях, сновидных, мистическо-оккультных, мифических образах и видениях. В то время как тело мое достигает экстатического преображения, и, буквально, претерпевает транс полного телесного раз-воплощения, о-пустошается, т.е. достигает нулевого уровня телесности. Ницше обратил внимание на то, что сны древних греков имеют аполлоническую природу. Негативная модель прототела - тело-организм. Между телесными образами, в силу их борьбы за центральную позицию, существуют разнообразные типы взаимодействия (устойчивые и неустойчивые)

Область I: тела-объекты. Эта область относится к сфере объективированных телесных образов, это сфера культуры и техник тела в самом широком и всеохватывающем смысле. Каждый объективированный образ тела есть свидетельство завершения процесса телесного чувствования и переживания в окончательной модификации. Тело-объект вбирает в себя и дифференцирует в зависимости от модификации необходимые качества объектности. Последние не определяются по градации "больше-меньше", но только по отношению к области тел-состояний и тел-событий.

1. Тело-объект. Живое тело, которое нам принадлежит, является в иной области представления объектом среди объектов. Тело-объект - это уже не живое феноменальное тело. И в то же время, кто станет отрицать наличие в нем физиологическо-биологической структуры, анатомии, иерархии составляющих его частей, органов, элементов, плотности и объема, веса и сопротивляемости, способности к адаптации и саморегуляции, автономность, пол и т.п. Все это и есть тело-объект, не "материальный" субстрат, не просто "машина". "Тело, следовательно, - не объект", настаивает Мерло-Понти. Существуют различные стадии в трансформации телесных образов, в которых тело приобретает качества объектности: тело обнаженное, тело-декор, тело татуированное, тело мертвое, тело-труп, тело манипулированное, тело-психоавтомат, тела казнимые и дисциплинарные (М.Фуко), тела клинические, диетические, психиатризованные, тела гигиены, тела моды и т.п. И все эти тела отличаются одним: они не нуждаются во внутреннем феноменальном измерении, а это значит, что основное психодинамическое звено экзистенциального опыта телесности, - отношение меня к собственному телу и телу Другого отсутствует. Тело объективируется, становится объектом по мере того, как ограничивается автономия в действии его живых сил, и следовательно, по мере того, как мы теряем контроль над собственным образом тела. Господство внешних дистанций над внутренним опытом переживания телесности приводит к появлению множества компенсирующих двойников, тел-объектов. Объективированное в своих внешних, представимых качествах феноменальное живое тело перестает существовать. Тело, которому придаются с разной степенью воздействия качества несуществования, и будет телом-объектом. Иначе говоря, живое тело существует до того момента, пока в действие не вступает объективирующий дискурс, т.е. набор необходимых правил и требований, устраняющих внутренее переживание телесного образа. Это может быть биологический, физикалистский, физиологический, лингвистический, анатомический дискурс. И каждый из них проектирует на живое тело некую идеальную аналитическую форму (форму знания), которая не имеет ничего общего с целостными, феноменальными переживаниями телесного опыта. Если человеческое тело обладает редким собранием степеней свободы (Н.Берштейн), то объективирующие дискурсы ставят своей задачей их предельно ограничить или вовсе упразднить. Тело, объективированное в границах научно-исследовательской программы - тело без внутреннего, "глухая, ровная поверхность" (М.Бахтин). Тело-объект "не существует" без внешнего ему контр-агента, - наблюдателя, устанавливающего и корректирующего условия объективации; живое тело размещается в искусственном идеальном пространстве наблюдения, классифицируется, фрагментируется, приводится к неподвижности. Порядок естественнонаучных экспериментов с живым телом, предполагает его превращение в картезианскую машину, чьи внутренние процессы и движение в пространстве поддается точному исчислению. Тело, ставшее объектом, и должно быть гомогенным, иерархизированным телом-машиной (гидравлической, электрической, биохимической, нейронной, иммунной и т.п.) Со времен Декарта ничего не изменилось: наука строит "механические" модели, чтобы открыть тайну существования живого, но не столько саму тайну нашей принадлежности к собственному телу и тех образов, которыми мы пользуемся, чтобы жить и выживать. Научные методы находятся в ином телесном времени, нежели живые тела, имеющие собственную "историю жизни" и память. Таким образом, живое тело каждый раз в зависимости от спецификации того или иного дискурса, захватывающего его, полностью определяется порядком его высказываний. Когда оно попадает в сферу действия той или иной естественнонаучной стратегии, то обретает "качества", присущие определенным видам биохимических (молекулярных) структур и отношений; в нем не остается ничего собственно телесного. Не "человеческая плоть", но тело-машина как модель исследования жизненных процессов организма на микроскопическом уровне (субтелесном). К этому уровню, как известно, никогда не приблизиться даже тем, кто владеет утонченной техникой интроспекцией, рефлексии или медитации. Тело, чей образ не может быть телесно пережит, не может быть феноменальным телом, не может быть присвоено. Два рода отношений: в одном случае, нарушается взаимная, обратимая коммуникация между моим телом и телом Другого, при котором, другой контролирует само нарушение (то усиливает его, то уменьшает вплоть до того, что пытается установить определенные правила для моего отношения к собственному образу тела); и в другом случае, когда эта связь не просто расторгнута, но и вообще устранена за ненадобностью, поскольку необходимое знание о жизнедеятельности человеческого организма добывается только в результате его полной пассивизации, превращению в инертный объект исследования.

Все процедуры (техники и методы) инсталляции тела, виртуализации являются способами его производства в качестве тела. Существуют только тела инсталлированные. Тело инсталлированное - тело полностью отделимое, отделенное, тело-корпус, corpus. Сегодня особенно заметно, насколько визуально-виртуальные миры насыщены образами наших неведомых тел. И эти миры топографические или географические или геологические (да, любые другие), но вовсе не претендующие на восстановление нами забытого или вытесненного анатомического чувства жизни. В них инсталлируются тела: фотокартинки катастрофических событий, взрывы, падение оползней, живописные триумфы отдельных органов и частей тела, их отправлений; в рекламных косметических клипах появляются эротизированные фрагменты высветленной кожной "поверхности, их размещают в непосредственной близости от потребителей, почти на расстоянии руки; насажденные в различных плоскостях лица Другого, образуют фигуры, россыпи, "клумбы", и так, чтобы мы имели возможность полного обзора Лица, всей ареальности этого могущественного фрагмента тела в беспредельной исчисляемости события, которому дают имя Corpus. Каждому органу, части тела, любой полости или патологии - свой ареал присутствия, маленькое или большое демонстрационное поле, свою рамку, малую или чуть больше, суженную или расширенную, но и каждому кусочку кожной поверхности - такую же; все должно иметь свое место, оптическую, нарративную и даже моральную ценность. Есть, существуют тела тучные, высокие, низкие, слабые и сильные; тела детей, женщин, стариков, юношей и девушек, младенческие и подростковые, тела сиамских близнецов; но также существуют и тела войны, голода, тела зараженные, тела убитые, пытаемые, изможденные, угнетенные горем, мертвые, тела утопленников, повешенных и повесившихся, казнимые тела; и также - тела проституированные, тела медицинские, преступные, анестезированные, подвергнутые гипнозу или тела тех, кто принимает ЛСД, просто опьяненные, тела шизофренические, мазохистские, садистские, феноменальные, тела удовольствий и боли, уязвленные, стыдливые, аскетические; и рядом же - тела спорта, тела body builded, побед и триумфов, идеальные тела, одетые и раздетые, обнаженные, тела террористические, тоталитарные, тела жертв и палачей; наконец, существуют видеотела, фантасматические, виртуальные, тела-симулякры (тело-Мадонна, тело-Сталин, тело-Шварценеггер, тсло-рэп, наци-тело). Мы погружены в среду просто кишащую не нами произведенными телами и они, действительно, похожи на тела-коробки, тела-футляры, тела-схемы, тела-рамки, и мы должны перемещать свое тело в мире настолько осторожно, насколько этого требуют от нас эти "внешние тела"; осваивать с их помощью или, если хотите, "примерять на себе" то одно, то другое пространство социальной жизни, и это все будут "не-мои" тела, которые мы обретаем по необходимости, а не по случаю. Необходимыми остаются тела инсталлированные; например, весь спектр социальных отношений, форм, институтов, позиций представляют собой чудовищную машину по инсталлированию наших тел в пространство труда, наказания, воспитания и т.п. Современнее тела - тела инсталлированные. В том-то, вероятно, и состоит разоблачающей эффект тех удачных опытов (инсталляций) в современном искусстве (повторение которого трудно прогнозировать), когда жест художника оказывается настолько точным, что обнаруживает наше инсталлированное тело в том "месте", где, как мы убеждены, может располагаться только "душа", некий вид личного бессмертия или глубокая интимность скрываемого порока, которую мы привыкли считать неинсталлированным резервом нашей сознательной жизни. В качестве неинсталлированных существ мы абсолютно случайны, но в качестве инсталлированных мы абсолютно необходимы. Нельзя ли продумать это движение размышления к своему пределу и сказать: "Да, единственное тело, которому мы обязаны существованием и есть Corpus, ибо оно является своего рода уже эмблемой самого ритуала инсталляции? В нашу душу инсталлируется не-наше тело...") То, что инсталлируется (экспонируется) - это всегда тело-корпус, тело-фасад, тело-реквизит, одним словом все тот же corpus, исчисление фрагментов, остатков, случайных элементов, исчисление, в сущности, бесконечное... Декарт говорит о теле-машине лишь для того, чтобы установить господство над ним со стороны мысли. Тело свободно от мысли, поскольку оно в своей свободе всегда ближе к "тяжести" corpus, чем к единству приватного телесного образа Я.

2. Тело-канон. В отличие от тела-объекта тело канонизированное играет роль идеального тела, нечто похожее на сверх-тело. Его следует отличать от тела ставшего "субстратом", картезианской res extenca, тела, замкнутого в собственную отчужденность, непроницаемое, протяженное, массивное. В сущности, обладают собственным телом лишь при условии, что оно будет соотнесено с образами идеального, вневременного тела Другого, - как телом-каноном. Идеальное тело - тело-посредник. Телесный канон переводит внутренний план отношения к собственному телу (или не-отношения) во внешний, который можно контролировать нормативным образом тела. В подавляющем числе случаев идентификация остается неосозноваемым, чисто автоматическим процессом. Отношение к себе как телу появляется из ориентации на тело Другого, ставшего в историческом времени образцом (эстетическим, "модным" или "общепринятым" стилем поведения). Тело-канон объектно, оно - идеальная норма, т.е. представляет собой собрание телесных "качеств", правил и инструкций, следуя которым мы различаем правильные и неправильные, использования тела признаем одни тела прекрасными, другие безобразными. Именно телесный канон указывает, что можно, а что нельзя, что является нездоровым, а что здоровым, что непристойным, а что пристойным и желательным; что является преступным и воплощает зло, а что выражает доброе, чистое, необходимое, правильное. Нередко можно наблюдать (и не только при психических расстройствах), как на "последних глубинах" отношения к собственному телу вдруг появляются образы идеальных телесных канонов в причудливой архетипической аранжировке. Египетский, древнегреческий, средневековый или возрожденческий телесные каноны явно "древнее", чем наше новоевропейское отношение к собственному телу. Архетипика таких канонов, их психомиметическая устойчивость и воспроизводимость в каждой из прежних эпох бросает отсвет и наше время, отличающееся быстротой смены телесных канонов, их нарастающим многообразием, и полной потерей единого антропоморфного начала. Тело дается нам в горизонте исторического выбора, уже совершенного за нас идеальной формой Другого, которую мы признали канонической (образцом). Рождение и закрепление тела-канона в качестве всеообщей исторической телесной нормы (этической, сексуальной, анатомической, социальной и политической) находится в зависимости от тела, которое познано, от тела-знания. Но не только, конечно. Ведь тело познают ради определенных целей - целей выживания, господства, образования - для того, чтобы правильно использовать знание в качестве операционального, соответствующего возможностям исторически необходимой, идеальной телесной норме.

3,4. Тело-организм, тело-орудие. Пороги-препятствия, отделяющие области существования наших тел указывают на семиозис тела (Ницше), одно-единственного и вечного, не нуждающегося в том, чтобы его объективировали. Порог тела-объекта вносит определенный, даже, жесткий порядок в систему телесных образов и наделяет тело неизменными физиологическими, анатомическими, биологическими и физико-химическими качествами, вытесняя наше представление о собственном теле - теле, которым мы владеем, - на далекую периферию личного, индивидуального опыта. Нечто подобное продолжается и в более "смягченном" варианте тела-канона, вписывающего наш нормативно (обязательный), учрежденный образ идеального тела (тип телесности) в исторически ограниченную схему времени. Канон как телесный идеал (со всеми его функциями и качествами). В любом случае существование этих порогов предполагает неподвижность тела, его полную зависимость от внешнего, его испытывающего, генерализующего, подчиняющего, идеализирующего наблюдения: вне наблюдения эти тела и не могут существовать, они проявляются в качестве тел только во времени наблюдения. Тело в качестве моего тела (мы здесь не будем обсуждать важную проблему, какое тело первично, или, иначе, какой образ тела исторически и психо-генетически определяет все другие) вводит единую и уникальную центрацию Я в образе собственного тела или Тела в моем Я, того, тела, которого я не знаю. Именно оно и представляет собой некую первоначальную биоформу, то, что я определяю как прототело. Они впервые совпадают, образуя психосоматическое единство Я-чувства. Вероятно, только в зависимости от этого фундаментального телесного образа я и способен относиться к себе как собственному телу, обладать им, направлять его желания и потребности, избегать неприятного, страданий или угрозы смерти. Но все эти пороги, описывающие собой территории, "земли", наших индивидуальных тел, которым принадлежим мы и которые принадлежат нам, указывают на постоянство системы органов, которыми мы постепенно научаемся пользоваться. Тело как некий вид пространства, особого, индивидуального, уже до нас эволюционно стратифицированного и введенного в иерархию своих органов, внутреннего, но закрытого для нас пространства; и мы постепенно начинаем его обживать как неизвестную территорию с нашего рождения и до самой смерти. И даже уходя из жизни, мы оставляем тело так и не обжитым (или оно нас), непостижимым объектом, "тайной тайн", ибо не все его органы являются видимыми, и как не все невидимые относятся именно к нашему телу. Множество, тысячи препятствий, подчас совершенно непреодолимых на пути познания собственного тела. "Самое загадочное это наше тело..." (Б.Спиноза). Мы застаем собственное тело, а точнее, мы застаем систему органов, которая кажется по мере инстинктивного, а затем и сознательного освоения - чем-то первичным и как бы уже предуготовленным для выполнения определенных функций и команд, определенных типов двигательных активностей и реакций. Телесный орган сливается с собственной функцией и начинает ее определять. Орган первичен - функция вторична, т.е. именно для нас и существует это стойко и бессознательно удерживаемое представление о сути организации органов и нашей роли в их управлении. Однако на самом деле все обстоит значительно сложнее. Ибо в одном случае мы не можем отрицать это превосходство органа над собственной функцией, но с другой стороны, если мы принимаем в учет действие бергсоновский elan vitale, то мы легко заметим совершенно иной закон взаимодействия, а именно функция определяет орган, и иначе и не может быть, если мы признаем непредопределенность порыва (мировой метасхематизм образования живого).

Орган, кроме всего прочего, выступает в виде знака телесного, конфигурация органов-знаков дает нам симптоматику того или иного состояния тела. Ницше указывает на семиозис тела. Ближайшие симптоматические-семиотические формы тела находят свое выражение в органах тела, которые-то и создаются телом, но не этим или тем, не конкретным, индивидуализированным телом, а телом-потоком, телом-вихрем, которое-то и создает себя лишь для того, чтобы себя понять, интерпретировать себя в органической форме. Получается так, что орган - это своего рода продукт рефлексии жизненного потока над самим собой, над своим способом "протекания" сквозь разнородные среды (миры вещей, событий и другие тел). Вот этот решающий момент в мысли Ницше и пытаются далее развивать многие из мыслителей (От А. Бергсона до М.Мерло-Понти, Ж.Делеза и Ф.Гваттари). Но с другой стороны, не менее фундаментальная посылка (даже гипотеза): орган - это вынужденная мера защиты нашего тела от внешней и внутренней угрозы избыточного раздражения; он образуется на пересечении телесного потока и нашей способности пережить его силу воздействия и не погибнуть. Отвести угрозу избыточного напряжения чувственности можно, если создать некий орган-порог, посредством которого поток устремится далее, но уже другим путем и другой силой и степенью интенсивности. Итак, можно рассматривать тело как своего рода форму (орган) для витального потока, не как нечто ставшее, а становящееся, как вихрь живого, чья сила усмиряется в устойчивых и вечных огранизмических конструкциях, но вовсе не исчезает, ибо этот поток может быть так же стремителен, будучи подземным, как и высотным.

Основное различие: между телом, ставшим жизненным вихрем, неотличимым от потока становления и этим, индивидуализированный телом, "моим телом", телом-вблизи-и-вокруг-меня, этим важнейшим телом-порогом. Когда мы говорим, что имеем тело, то подразумеваем всегда именно это тело и всегда предполагаем, что оно является для нас органом жизни (средством и орудием). Под этим телом мы понимаем совокупность слаженно функционирующих органов, их точную и строгую организацию. Чрезвычайно трудно представить себе собственное тело вне системы органов и отказаться от использования тела в качестве органа наших жизненных ориентации. Орган тела находится вне нас и в тоже время является неким телесным ответвлением нашего Я (вполне разумно так же придавать значение и типам самоотождествления, которые фиксируют наше Я на отдельном органе, как его субституте и наоборот). Можно говорить и то, что с помощью органа мы проектируем собственным мир, он является внешней проекцией на мир. Вот почему наше тело представляется нам очагом разнообразных органопроекций, в силу этого и мир становится нашим (пролонгированным) телом; лишь с помощью органопроекции мы вводим его в окружающую среду и тем самым удваиваем. С этой точки зрения не покажется странной и интерпретация орудий и устройств технического мира в качестве вынесенных вовне органов, за границы нашего тела (обозримого). Тело неизменно и находится в центре мира, который является его продолжением; мир постоянно наделяется все новыми значениями нашего могущественного присутствия, в то время как наше тело в системе наших действующих органов остается неизменным и по-прежнему в господствующей позиции. Наше тело - это фабрика орудий-органов, мир - сфера их опытного применения. Но сам мир есть лишь проекция органов... Не больше. Во всяком случае, учение П.Флоренского об органопроекции представляет человеческое тело магически инструментализованным, непрерывно удваивающим себя в окружающем пространстве так, как будто нет разницы (она или преодолима, или ею можно пренебречь) между живым интериоризованным органом, сохраняющим свое положение в телесном со-расположении частей организма и экстериоризованным органом, ставшим механической копией самого себя, (и любым другим) орудием. Мы словно погружены в глубокий антропологический сон: здесь нет даже намека на то, что вынесенные вовне (механизированные, допустим) копии органов не являются собственно органами и имеют самое отдаленное отношение к живым органам человеческого тела. Более того, вера в антропологическую конечность мира, созвучная вере в могущество антропологической интерпретации, как мы сегодня убеждаемся, мало совместима с теми требованиями, которые предъявляются со стороны органов-орудий к антропологическому образу человека. Не от человеческого всесилия и мировости порождаются новые органы, а, возможно, силой слабости и случайности человеческого присутствия. Органы, вынесенные вовне, никогда не копировали некие внутренние законы человеческого присутствия в Мире, а скорее были особыми протезами, с помощью которых органическое существо, хрупкое и уязвимое, искало возможность скопировать субстанциональные свойства реальности (скорость, усилие, быстроту, мощь, точность, повторяемость, сверхчувствительность и т.п.) Тотальное протезирование например, чувственной реальности (чему мы все больше становимся свидетелями и жертвами одновременно) заставляет исчезнуть это мое тело и тело Другого; тело уже более невозможно мыслить как тело-порог, т.е. как орган дифференцирующий и защищающий себя от избыточных внешних и внутренних раздражений. Наше тело в динамике и эстафете меняющихся образов постепенно становится телом, полностью погруженным в плотную среду протезированной реальности. Наше тело инсталлируется, а это значит становится все больше зависимо от органов защиты и тем самым начинают возрастать требования, чтобы само живое органическое тело было трансформировано в один из органов технического мира. Что есть запах, цвет, свет, тяжесть, скорость, даль, близь, верх или низ? - ответы на эти вопросы уже можно искать сегодня вне нашего собственного представления, ибо уровни чувственности, испытывающей непрестанное давление и трансформацию со стороны своих протезированных каналов и форм телесности, утрачивают свое значение в качестве "первичных". С другой стороны, очевидна и профетическая правота Ницше, настойчиво повторявшего свои размышления об искусственности естественных органов. Тело создает себе орган (как само тело создается в качестве порога существования органических форм) и наделяет его "полезной" функцией. Орган никогда не опережает свою функцию, хотя на самом деле в самом простом чувственном акте мы не в силах выделить правильное со-положение органов, отвечающих за тот или иной тип микрореакции. Мы, в сущности, не имеем отдельных органов зрения, хотя говорим, что видим глазами. Глаз - это орган, и как орган он совершенно искусственен с самого начала. Не может быть никакой начальной органопроекции, так как само тело уже является проекцией нашего представления о теле, а не телом, как оно есть само по себе. Тело - всегда образ тела (представление, выражение), тела как реальности в некой своей первичной данности нам не существует. Чем более мы наблюдаем за нашим телом, тем более оно в нас не нуждается, ибо становится телом-объектом, если же напротив, мы хотим удержать в себе его экзистенциальное психосоматическое единство со стороны внутреннего переживания, то мы теряем всякое понятие о соотношении внутреннего образа тела с внешним. А это значит, мы никак не можем быть в одно и то же время и наблюдателями и тем, за кем наблюдают. Эти два телесных горизонта несоединимы даже через разрыв или складку (Мерло-Понти, Делез), или в силу психофизиологического параллелизма или в силу принципа единой субстанции.

5. Тело мертвое. Образ тела в картине шизофренического психоза проявляется, но проявляется диссоциативно. Под термином "диссоциация" Г. Панков понимает "деструкцию образа тела, причем, такую, при которой, чтобы появиться во внешнем мире, его части утрачивают связь с целым". Нет сознания целого, но есть локальное, частичное сознание телесного фрагмента или остатка. Странное сознание, к которому нельзя применить свойство "сознательности". Сознание без сознания целого и не есть сознание, Посредствующая функция сознания, благодаря которой и происходит осознование многообразия предметного мира вне нас и в нас самих, здесь отсутствует. Шизофреник не может представлять, фантазировать, воображать или вспоминать что-либо, им переживаемое-испытываемое. Естественные функции восприятия как защиты от избыточного возбуждения оказываются здесь невосполнимо нарушенными. И тут важно зафиксировать существенный аспект в трансцендентальном порядке представления опыта "шизо". Поскольку отсутствует единство сознательного акта, нарушены и все необходимые процедуры символизации, связанные с ним, то мы должны признать в клинике шизо-переживаний превосходство физики восприятия. Поясним. Шизофреник переживает свой телесный образ в терминах непосредственного физического воздействия. Если он говорит, что мое тело есть дерево (скала, замок или что-то другое), если он говорит, что слышит голоса, которые живут в нем как отдельные "живые сущности", если он ощущает отсутствие своих органов (печени, головы, сердца или желудка), то это не символические операции, о которых он рассказывает нам, это не "история", и это не выражение, не живописная пластичность его заметной склонности все переживаемое превращать в метафору, - все это далеко не метафорическая реальность его переживаний. Если нет желудка, то его действительно нет, и больной страшится есть, и он скорее погибнет, чем преступит свой страх перед телом, в котором не оказалось желудка. Недаром же Фрейд очень точно подметил характернейшую черту шизофренической телесности: да, шизофреник обладает телом, но как бы телом-поверхностью, пробитой множеством дыр, то есть дырчатой поверхностью.

Область II: тела-состояния, события. Переход из одной области в другую от тел-объектов к телам-состояниям - это путь повышения "степеней свободы". Тела-объекты разделены дистанциями, тела-состояния - порогами; пороги преодолимы, они лишь указывают на интенсивность трансформации внутренних образов "живого тела". Объектные образы тела инструментальны, но не являются живыми. Область тел-состояний, событий не имеет устойчивости, повторимости отдельного состояния; уникальное сцепление множества внутренних непрерывно скользящих образов, чья изначальная энергия наполняется витальной силой из центрального очага напряжения. Образ тела - это необходимое условие компенсации "разрыва" между способностью создавать, творить образы и наличной данностью телесного опыта, вплавленного в материальный мир, там человеческое тело "связано" своей объектностью и "смертью".

6, 7. Тело мое - тело Другого. Открытие, совершенное мыслителями экзистенциально-феноменологической ориентации - это открытие "моего тела", тело-для-себя в его отличии от тела-для-Другого (Ж.-П.Сартр). В центре всей образной системы находится отношение (взаимодействие) между "моим телом" и "телом Другого". И только в зависимости именно от этой frame of reference мы и должны рассматривать все другие позиции телесных образов. Их позиции постоянно меняются по отношению к центральному звену, но последнее для нас остается принципом ориентации во всех взаимодействиях, в этой войне образов, которые они ведут друг с другом. Тело Другого - это именно тот образ тела, который позволяет нам установить начальную точку ориентации: если Другой обладает телом и, следовательно, влияет на мое тело доступными ему средствами, то там, где я обладаю достаточно свободой от его влияния, я и обладаю своим собственным телом. Тело Другого по разному присутствует в опыте "моего тела", но всегда одно остается неизменным: там, где я способен влиять на него или в том случае, насколько я могу совершать телесные акты независимо от него, я и буду свободен. Однако границы этих степеней свободы всегда относительны, так наш образ тела, просто в силу свое изначальной ориентации-позиции, не может совершать действия без учета положения тела Другого. Когда говорится, что это тело (есть) мое, или каким-либо другим способом указывают на свои полномочия владельца, я тем самым расторгаю союз с Другим; больше того, говоря слово мое, я противопоставляю его не-моему, другому телу, чужому. Некий изначальный разрыв утверждает мое персонифицированное присутствие в мире: я есть в теле, поскольку я чем-то обладаю, поскольку я чем-то обладаю, я и существую. Чем мне необходимо обладать, чтобы существовать? Конечно, потоком внутренних телесных переживаний (управлять собственными реакциями, состояниями, движениями, жестами, гримасами). Введем еще один знак, указывающий на феномен несколько отличный от обладания: "я-чувство". Это знак, который указывает не столько на саму телесную форму, форму обладания собственным телом, "моим телом", сколько на состояние, относящееся к телесному переживанию присутствия в собственном теле. Присутствие, или "я-чувство" следует отличать от обладания, или "моего тела". Чувство собственного тела не есть еще обладание им. Прислушиваться к себе, слышать себя, быть внимательным к себе и подобные выражения повседневного языка, отчасти демонстрируют нам границы "я-чувства". В отличие от него обладание телом может быть описано как конечное переживание границ собственного тела - вот это тело, оно мое, оно такое-то, высокое или низкое по росту, с такими-то физиологическими особенностями или физическими недостатками. Мое тело - дом-раковина, и я лишь временный жилец в нем, и тем не менее именно этот дом есть мой дом, легко отличаемый от других подобных сооружений. Момент очуждения собственного вовсе не противоречит моменту признания близости с ним. Я говорю: мое тело, - значит, я должен находится не столько внутри телесного потока переживания, а над ним, даже если я встречаю образ своего тела во внешних репрезентациях и образах (фотографии, реакции другого тела на мое присутствие, отражения в зеркале и т.п.), то это уже будет несколько иное отношение к собственному образу, нежели то, какое мы называем моим телом. Следовательно, то, что относится в "я-чувству", это эффект присутствия-в-мире, но не обладание собственным телом. Бесспорно, что есть необходимая взаимосвязь, и может быть, изначальная, между этим внутренним чувством присутствия-в-теле и его внешним двойником, знаменующим сам факт владения собственным телом. Речь идет о том, на что было обращено внимание М.Мерло-Понти, Ж.Батая и Дюфрена, и что они определяли различными понятиями. - "телесном Эго", "аффективном apriori", "внутреннем опыте". Подчеркнем здесь различие между "я ощущаю (собственное тело)" и "я владею (собственным телом)". Самая ближайшая близость нас к нам самим, нашему собственному телу задается в этом "я ощущаю", чего нельзя сказать в отношении "я владею (имею, обладаю и т.п.)" "Я обладаю" не может быть понято как чувство, это знак почти полного господства над собственным телом. "Я ощущаю" и есть знак телесного Эго, которое никоим образом не может быть отменено сознательным Эго, которое принадлежит к другому порядку телесного бытия и почти идентично знаку "я владею". Я владею собственным телом - это значит: я могу сознательно использовать его возможности быть с миром и телом Другого в различных и многообразных отношениях. Просто существовать, присутствовать, быть-здесь, быть-там - значит ощущать (но не представлять или воспринимать), но это не голое, чистое ощущение, а пережитое или переживаемое ощущение близости с собой и миром, пережитое и переживаемое посредством собственного тела, что остается для нас ускользающим и неопределенным телесным образом.

Феноменологические модальности бытия (во-площенности): присутствие-в-мире, обладание, интенциональность (направленность на мир). "Мое тело" - потому что я присутствую, воображаю, устремляюсь, страдаю, терплю поражения, гибну и наслаждаюсь. "Мое тело" есть первичный образ тела (не "сознания тела", не "модели" или "схемы"), тела неустойчивого, меняющегося в своих экзистенциальных границах и всегда балансирующего на тонкой преграде между моим и другим (своим и чужим).

8. Тело-аффект. Допустим, что существуют такие телесные состояния, когда лишаясь пороговой защиты (все того же - защиты Я), наше тело открывается силам становления, захватывается психосоматическими вихрями, смещениями, колебаниями, падениями. Все эти "состояния" изучаются в антропологиях экстаза, body in extasis. И то, что мы ранее называли грамматической структурой топик тела и помечали в пространственности языка как "я-здесь", телесное эго", "я-чувство", становится чем-то подобным "кинестетической амебе" (Арнхейм) "протоплазматической субстанцией" (Райх, Эйзенштейн), "гротескной телесности" (Бахтин), "танцующим телом" (Ницше, Арто, А.Белый), не имеющим четких организмических границ. З.Фрейд использует телесную метафору "libido-энергии", Ж.Делез и Ф.Гваттари образ "тела-без-органов". При этом экзистенциально-чувственная территория расширяется или сужается в зависимости от сил, действующих в потоке становления, т. е. превозмогающих собственную границу, поставленную всеми типами взаимодействия и коммуникативными правилами, вводимыми телом Другого, и поэтому словно выскальзывает за "человеческие" антропоморфные границы. "Тело, преходящее собственную границу"... А что такое граница, это все тот же порог телесный, который устанавливается другим по отношению к телесной форме. Всякий телесный порог и есть возможность существования аффектированной телесности. А это значит, что тело-аффект или экстатическое тело есть тело пороговое, или оно, в сущности, есть знак перехода из одного состояния в другое (одного образа в иной, от одного ограничения и степени свободы к другой). Вот это-то тело мы и будем называть телом-аффектом, или экстатическим, памятуя о том, что любая сильная эмоциогенная ситуация, шок или подъем чувств создают в нас движение, которое направляется против организма и нашего Я-чувства (чувства психо-соматической идентичности). "Сильная эмоциогенная ситуация является, если можно так выразиться, агрессией против организма. Мобилизация энергетических ресурсов организма в этом случае столь велика, что исключает возможность их использования в адаптивных реакциях; возбуждение приводит к "биологическому травматизму", характеризующемуся, в частности, нарушением функционирования органов, иннервируемых симпатической и парасимпатической системой" (Фресс, Пиаже). Все происходит так, что подлинная реальность переживания - как только мы ее достигаем - освобождает нас от тела как материально-биоанатомического субстрата. В это мгновение сильного и даже травмирующего переживания, превращая наше тело или в бесполезный, "опустошенный" придаток, или напротив, раздувая его до шарообразного состояния, наполняя высшей силой и мощью, так мы разом оказываемся в реальности внетелесных переживаний (внеорганически) состояний, возможно более значимой для нас, чем та реальность, которую мы опознаем в качестве "моего тела". И это тело, тело-аффект есть тело пороговое, или замкнутое на себе, оно не может быть изображено, ни в какой метрике или топике его ни исчислить, ни представить (хотя многие попытки сделать это предпринимались и предпринимаются). Итак, мы можем предположить что существует некий изначальный, если угодно, нулевой порог, где тело равно собственному состоянию, и тогда, захваченное этим состоянием, оно уже не является собственно телом, требующим защитных функций организма (они подавлены им самим же). Отражательная способность порога в данном случае минимальна, силы Внешнего "пропитывают" его и оно существует в эти мгновения так, как если бы оно было не в силах выделиться из того состояния, в которое захвачено. А это значит следующее: допустим мы выделяем для начала два времени, в котором мы "обычно" пребываем: одно нами воспринимается, и по нему мы организуем поле своих действий, время внешнее (исчисляемое и регулярное), но другое, - время внутреннее или время, которое через нас проходит, и что Бергсон определял как чистую длительность, по отношению к которому мы всегда имманентны и из него не можем быть выделены. Если же мы говорим об особых состояниях перехода, то это значит в пределах временных представлений всякий переход отличается сверхбыстротой, это точка А на прямой между Т и Т', которая в сущности исчезающа, ибо она обозначает предел одного исчисления ("переживания") времени и другого. Переход из одного порядка времени осуществляется через остановку одного времени (или его замедление или убыстрение). Так получается, что быстрота точки А все время зависит от того, куда она перепрыгивает в нашем восприятии времени, если время Т делится на достаточно большие отрезки, а точнее единицы времени, то время перехода будет покрываться неким временем, в котором произойдет замедление движения точки А, ибо только так она сможет принять форму некой единицы во времени растянутом или более медленном. Но эта же точка должна перейти из своего нейтрального времени к сверхбыстрому, если она в силах стать одной из единиц сверхбыстрого времени. Так изменение света розового на красный при наблюдении вечернего заката будет едва заметным, едва воспринимаемым переходом от оттенков розово-красного к красно-розовому, то время самого заката окажется временем бесконечно большим и намного более медленным, чем это мгновенное запечатлевание оттенков розового и красного света. В любом случае оказывается, что эта линия перехода не имеет своего времени, времени-в-себе, если она и воображается нами, то лишь для того, чтобы указать на ее необходимость в нашем представлении перехода, но не на возможности ее реального существования. Эту точку не может занять само воспринимающее время существо, она всегда внутри его восприятия и она настолько мгновенна, что не может быть ухвачена никаким восприятием. Иначе говоря, мы приходим к выводу, что в точке А сфокусирован идеальный момент длительности или время перехода. И это время может оказаться для нас некой почти мистической связью двух порядков времени, протекающих в одном континууме, но никогда не пересекаясь (К.Леви-Строс). Длительность равна себе в каждом из своих моментов, следовательно, восприятие момента времени в длительности будет восприятием всей длительности (ибо длительность неделима). Вот, что я называю телесным пределом, или пороговым телом, или телом-аффектом. Ибо предел всегда что-то (телесное) с чем-то (телесным) соединяет в силу своей бесконечной медленности или быстроты. В таком случае, сам переход и есть эта воронка времени, в котором реальное восприятие времени или время представимое заканчивает свое существование. Но развернем ситуацию в совершенно противоположном направлении. Всякий шок, травма или сильное воздействие относится к столкновению, по крайней мере, двух разновременных потоков переживаний, и когда они сталкиваются, неизбежно временное или даже длительное выпадение воспринимающего существа в эту воронку времени, из которой нет выхода ни к одному из времен. Пребывание в этой "воронке" времени говорит о том, что время перестало восприниматься, ибо оно уравнялось с собой, стало причиной самого себя, и в таком случае как бы замкнулось на себе. Если рассматривать аффектированное состояние в этой временной схеме, то становится понятным, что такое тело-аффект? Это именно такое время, которое совпадает с моментом чистой длительности, выходя из одного измерения времени и не попадая в другое.

9. Прототело. Существует сложная зависимость между различного рода первоначальными представлениями тела и последующими теоретическим следствиями, который оказываются лишь попыткой интерпретации интуитивно принятой идеи изначальной телесной формы. Одно дело, когда тело представляется в виде архитектонического (скульптурного) единства (Кондильяк описывал телесную форму в виде точки оживляемой статуи) или в виде механического устройства, "машины" (Декарт) или как органическое единство, "тело-растение" ("тело-дерево"), как это мы видим в органицистских гипотезах Флоренского. Первоначальным является этот изначально принятый образ телесной схемы, прото-анатомии. Я хочу подчеркнуть здесь этот момент, изначальной протоэкзистенциальной сущности телесного, которую невозможно отменить, ибо она собственно и открывает дальнейший путь этим столь разным и исторически постоянно модифицированным интерпретациям человеческого опыта тела. Вот почему, кстати, мы должны отличать прототело от тела-аффекта и по их функциям в системе общих взаимодействий (нашего мета-схематизма).

 

Литература

А.Арто. Театр и его двойник. М., 1993; Р.Барт. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., Прогресс, 1989; Р.Барт. Мифологии. М., Издательство имени Сабашниковых, 1996; М.Бахтин. Эстетика словесного творчества. М., 1979; А.Безант. Человек и его тела. "Амрита-Урал", Магнитогорск, 1996; А.Белый. Символизм. Книга статей. "Мусагет", 1910; А.Белый. Глоссолалия; А.Бергсон. Собрание сочинений. Т. 1. Опыт о непосредственных данных сознания. Материя и память. М., 1992; А.Бергсон. Творческая эволюция. М., "Канон-пресс", 1998; А.Бергсон. Смех. М., "Искусство", 1992; Н.А.Бернштейн. Физиология движения и активность. М., "Наука", 1990; М.Бубер. Два образа веры. М., "Республика", 1995; П.Валери. Об искусстве. М., "Искусство", 1976; Л.Выготский. Психология искусства. Дж.Гибсон. Экологический подход к зрительному восприятию. М., Прогресс, 1988; Э.Гуссерль. Собрание сочинений, т.1. Феноменология внутреннего сознания времени. М., Гнозис, 1994; Ж. Делез. Представление Захер-Мазоха (Холодное и жестокое). Венера в мехах. М., РИК "Культура", 1992; Ж. Делез. Логика смысла. Theatrum philosophicum. М.-Екатеринбург, "Раритет-Деловая книга", 1998; Ж. Делез, Ф.Гваттари. Что такое философия? "Алетейя", СПб., 1998; Э. Канетти. Масса и власть. М., Ad Marginem, 1997; М. Касперавичус. Мистическая анатомия. М., "Современник", 1998; И.С.Кон. Введение в сексологию. М., "Медицина", 1988; Ж.Лакан. Инстанция буквы в бессознательном или судьба разума после Фрейда. Русское феноменологическое общество, М., 1997; Ж.Лакан. Функция и поле речи в психоанализе, М., "Гнозис", 1995; Ж.Лакан. Семинары. Книга I. Работы Фрейда по технике психоанализа (1953,1954); К.Леви-Стросс. Первобытное мышление. М., "Республика", 1994; К.Леви-Строс. Структурная антропология. "Наука", М., 1983; К.Леинг. Расколотое "я". Анти-психиатрия. М., "Прогресс", 1986; А.Лоуэн. Язык тела. "Академический проект", СПб., 1997; А.Лоуэн. Предательство тела. "Деловая книга", Екатеринбург, 1999; А.Лоуэн. Биоэнергетика. СПб., "Ювента", 1998; А.Лосев. Очерки античного символизма и мифологии. М., "Мысль", 1993; А.Лосев. Эстетика Возрождения. М., "Мысль", 1978; М.Мамардашвили. Лекции о Прусте. Психологическая топология пути. М., Ad Marginem, 1995; М.Мамардашвили, А.Пятигорский. Символ и сознание. Метафизические размышления о сознании, символике и языке. М., Школа "Языки русской культуры", 1997; Г.Марсель. Быть и иметь. Метафизический дневник. (1928-1933). "Сагуна", 1994; М.Мерло-Понти. Око и дух. М., "Искусство", 1992; Б.Никитин. Психология телесного сознания. М., "Алетейя", 1998; В.Подорога. Выражение и смысл. М., "Ad Marginem", 1995; В. Подорога. Феноменология тела. Курс лекций. М., "Ad Marginem", 1995; Проблема человека в западной философии. М., "Прогресс", 1988; В.Райх. Функция оргазма. Основные сексуально-экономические проблемы биологической энергии. "Университетская книга", ACT, СПб.-М., 1997; П. Флоренский. Органопроекция. - в: Русский космизм. М., 1993; П.Флоренский. Иконостас. М., "Искусство", 1994; З.Фрейд. Психология бессознательного. М., "Просвещение", 1989; З.Фрейд. Художник и фантазирование. М., "Республика", 1995; З.Фрейд. Избранное. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1998; Э.Фромм. Иметь или быть? М., "Прогресс", 1986; М.Фуко. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. Магистериум-Касталь, М., 1996; М.Фуко. Забота о себе. История сексуальности III. "Дух и литера", "Рефл-бук", Киев-М., 1998; Танатография эроса. Жорж Батай и французская мысль середины XX века. СПб., Мифрил", 1994; М.Холлъ. Оккультная анатомия человека. Таллин. 1938; Р.Штайнер. Из области духовного знания или антропософии. М., "Энигма", 1997; Р.Штайнер. Медитативные рассмотрения и указания для углубления искусства врачевания. М., "Ной" 1995; С.Эйзенштейн. Избранные сочинения в шести томах. Т. 2-4, М., 1965. J.-L Nancy. Corpus М. Merleu-Ponty. Phenomenologie de la perception; M.Merleu-Ponty. Le Visible et finvisible; P. Virilio. Esthetique de la disparation. Balland, Paris, 1980 U. Galimberti. II corpo: antropologia, psichanalisi, fenomenologia. 1983; М. Argyle. Bodily communication. London, 1975; J. Benthall, T.Polhemus. The Body as a medium of expression, New York, 1975; M.Bernard. Les corps. Paris, 1976;J.Blacking. The Antropology of the Body New York, 1977; P.Schilder. Das Korperschema. Berlin, Springer, 1923.

Hosted by uCoz